Анна Рэдклифф - Роман в лесу

Адвокат маркиза прервал здесь рассказ Дю Босса, заявив, что его клиента стараются очернить и что все это не относится к делу и незаконно. Ему ответили, что рассказанное относится к делу и, следовательно, вполне законно, ибо обстоятельства, бросающие свет на личность маркиза, имеют непосредственное отношение к его обвинениям против Ла Мотта. Дю Босса попросили продолжать.

— Затем д'Онуй сказал, что маркиз приказал ему прикончить девицу, но, так как он по поручению маркиза навещал ее в монастыре с самого детства, исполнить такое у него не хватило бы духу, о чем он и написал маркизу. Тогда маркиз приказал ему найти тех, кто все исполнит, — это и было дело, ради которого он сговорился с нами. Мы с братом были вроде бы люди не злые, так мы и сказали д'Оную, и я не мог не спросить, отчего маркиз почел за лучшее убить собственное дитя, чем рискнуть жизнью матери. Д'Онуй сказал, что маркиз никогда своей дочери не видел и потому нет никаких оснований думать, будто он мог испытывать к ней жалость, а тем более любить ее больше, чем любил ее мать.

Дю Босс продолжал рассказывать о том, как они с братом уговаривали д'Онуя пожалеть дочь маркиза и убедили еще раз написать маркизу и заступиться за нее. Д'Онуй уехал в Париж ждать ответа, оставив их с девицей в уединенном доме посреди пустоши, где Дю Босс согласился ждать якобы для того, чтобы исполнить приказ, когда он будет получен, в действительности же с надеждой спасти несчастную жертву от гибели.

Возможно, на сей раз Дю Босс был не совсем искренен, излагая свои мотивы, ибо, если он действительно был виновен в столь жестоких намерениях, как убийство, то, естественно, должен был постараться скрыть это. Как бы там ни было, но он утверждал, что в ночь на двадцать шестое апреля он получил от д'Онуя приказ убить девушку, которую затем отдал в руки Ла Мотта.

Ла Мотт слушал эту историю с удивлением. Когда он узнал, что Аделина была дочерью маркиза, и вспомнил о преступлении, на которое однажды готов был ее обречь, ужас обуял его. Теперь он попросил слово и рассказал, что происходило в аббатстве между ним и маркизом, когда последний замыслил лишить Аделину жизни. В доказательство, что процесс этот задуман как месть, он обратил внимание суда на то, что затеян он сразу после того, как ему удалось устроить побег Аделины, дабы спасти ее от маркиза. Однако, сказал он в заключение, маркиз тотчас же разослал своих людей за нею в погоню, так что она, возможно, уже пала жертвой его мести.

Здесь опять вмешался адвокат маркиза, однако его протест был опять отклонен судом. Все заметили чрезвычайно взволнованный вид маркиза, когда он слушал сообщения Дю Босса и Ла Мотта. Суд отложил вынесение приговора по делу Ла Мотта, приказал немедленно взять маркиза под стражу и разыскать Аделину (имя, данное ей приемной матерью), а также Жана д'Онуя.

В соответствии с этим маркиз был немедленно арестован именем короля и посажен в тюрьму до тех пор, пока не явится Аделина или не обнаружатся доказательства, что она убита по его приказу, и пока д'Онуй не подтвердит или не опровергнет свидетельства Дю Босса.

Мадам Ла Мотт, наконец получившая с прежнего места службы сына известие о том, где находится он теперь, написала ему о положении его отца и о ходе суда; полагая, что Аделина, если ей удалось избежать преследований маркиза, все еще проживает в Савойе, она просила сына получить увольнение и привезти ее в Париж, где ее незамедлительное присутствие необходимо, чтобы подтвердить свидетельские показания и, быть может, спасти жизнь Ла Мотта.

Получив письмо, пришедшее как раз в то утро, на которое была назначена казнь Теодора, Луи бросился к своему командиру, чтобы испросить отсрочки до нового изъявления королевской воли. Он обосновал свою просьбу тем, что маркиз арестован, и показал письмо, которое только что получил. Командир охотно разрешил отсрочку, и Луи, который ничего не сказал Теодору сразу по получении письма, не желая терзать его ложными надеждами, теперь поспешил к нему с этой благой вестью.

Узнав, о чем писала мадам Ла Мотт, Аделина поняла, что должна незамедлительно ехать в Париж. Жизнь Ла Мотта, который более чем спас ее собственную, и, быть может, жизнь ее возлюбленного Теодора зависели от ее показаний. И Аделина, которая только что совершенно погибала под гнетом болезни и отчаяния, которая едва в силах была приподнять голову и с трудом, чуть слышно, выговаривала каждое слово, теперь, вдруг ожив благодаря надежде и сознанию важности предстоявшего ей дела, готова была немедленно предпринять путешествие в несколько сотен миль.

Теодор нежно просил ее подумать о своем здоровье и на несколько дней отложить отъезд, но она с очаровательной сердечной улыбкой заверила его, что сейчас слишком счастлива, чтобы болеть, и что та же самая причина, которая делает ее счастливой, поддержит и ее здоровье. Надежда так сильно подействовала на душу ее, что теперь, после пережитого отчаяния, она превозмогла и удар, испытанный при известии, что она дочь маркиза, и все иные мучительные мысли. Она не думала даже о том, что это может стать препятствием для союза ее с Теодором, если в конце концов ему сохранят жизнь.

Было решено, что несколько часов спустя она отправится в Париж вместе с Луи и в сопровождении Питера. Эти часы она провела в тюрьме с Ла Люком и его детьми.

Когда час отъезда настал, одушевление вновь покинуло Аделину, и ее радужные мечты рассеялись. Теперь она думала не о том, что Теодору дана отсрочка и ему сейчас не грозит смерть, — она прощалась с ним с ужасным предчувствием, что больше никогда его не увидит. Эта мысль так угнетала ее, что она никак не могла решиться сказать ему последнее «прости»; наконец все же попрощавшись и даже выйдя из его камеры, она вдруг вернулась опять, чтобы еще раз увидеть его прощальный взгляд. Когда она во второй раз покидала помещение, ей внезапно представился Теодор на эшафоте, бледный, бьющийся в смертных конвульсиях; она вновь обернулась, чтобы взглянуть на него, но фантазия изобразила его с уже изменившимся мертвенно-бледным лицом. Вся ее решимость испарилась, у нее так болело сердце, что она готова была отложить поездку до утра, хотя из-за этого должна была остаться без помощи Луи, который, торопясь к отцу своему, никак не мог ждать. Но победа страдания оказалась лишь временной; горе, смягченное мыслью о милости, на которую она уповала, отступило, и разум восстановил свои права; она вновь осознала необходимость ехать незамедлительно и нашла в себе силы подчиниться ей. Ла Люк хотел бы сопровождать ее, чтобы еще раз просить короля спасти его сына, но из-за крайней слабости и смертельной усталости такое путешествие было ему не по силам.