Никколо Макиавелли - Государь (сборник)

Поэтому для вождя все равно, по какому из этих путей он идет, лишь бы он обладал доблестью и эта доблесть обеспечила ему уважение среди людей. Когда она велика, как у Ганнибала и Сципиона, эта доблесть затмевает собой все ошибки, вытекающие из чрезмерной любви или чрезмерного устрашения. Ведь и тот и другой образ действий таят в себе великие опасности, способные сокрушить любого государя. Тот, кто излишне полагается на любовь, едва он отклоняется от верного пути, становится презираемым; другой, рассчитывая только на то, чтобы наводить страх, как только отклоняется от меры, становится ненавистным. Среднего же пути придерживаться невозможно, ибо этого не позволяет наша природа; все излишества необходимо умерять с помощью чрезвычайной доблести, которой обладали Ганнибал и Сципион. Тем не менее и тот и другой понесли ущерб от присущего им образа жизни, хотя за него же были и превозносимы.

Почему их восхваляли, мы уже сказали. Ущерб, в случае со Сципионом, заключается в том, что его солдаты в Испании подняли против него мятеж вместе с частью его друзей; это произошло именно потому, что они его не боялись. Ведь присущее людям беспокойство, как только их тщеславие замечает для себя желанный выход, подталкивает к тому, чтобы забыть все дружеские узы, соединяющие их с государем благодаря его снисходительности, как и поступили солдаты и друзья Сципиона. Вследствие этого, чтобы исправить свою оплошность, он был вынужден отчасти прибегнуть к той жесткости, которой ранее пренебрегал. Что касается Ганнибала, то трудно привести какой-то пример, когда бы жестокость и коварство навредили ему, но можно предположить, что Неаполь и другие города, оставшиеся верными римскому народу, поступили так именно из опасения перед этими качествами. Определенно можно сказать, что нечестивый образ жизни Ганнибала вызвал к нему такую ненависть со стороны римского народа, какой не пользовался больше никто из врагов этой республики, так что если Пирру, когда он находился со своим войском в Италии, сообщили о том, что его хотят отравить, то Ганнибалу не простили обид, даже когда его войско было рассеяно, и он остался один, и был вынужден покончить с собой. Итак, репутация человека нечестивого, вероломного и жестокого принесла Ганнибалу известное неудобство, но зато эти же качества дали ему величайшее преимущество, поражавшее всех писателей: хотя его войско было совершенно разнородно по составу, в нем никогда не возникало никаких раздоров между солдатами или волнений, направленных против полководцев. И все это только благодаря великому ужасу, внушаемому его личностью; в сочетании с почтением, вызываемым его доблестью, этот ужас поддерживал в солдатах порядок и единство. Итак, я делаю вывод, что не так важно, какой образ действия изберет полководец; важнее, чтобы он обладал выдающейся доблестью, как приправой, умеряющей остроту его поступков. Ведь, как мы уже сказали, и тот и другой способ действий таят в себе недостатки и опасности, если они не подкреплены чрезвычайной доблестью. И если Ганнибал и Сципион пришли к одинаковому результату, один чередой похвальных поступков, а другой – предосудительных, то мне кажется нелишним обсудить деяния двух римских граждан, которые снискали одинаковую славу также разными способами, хотя и в том и в другом случае похвальными.

Глава XXII

Манлий Торкват своей твердостью, а Валерий Корвин мягкостью заслужили одинаковую славу

В Риме в одно и то же время жили два полководца, Манлий Торкват и Валерий Корвин; оба они обладали равной доблестью и снискали себе одинаковые триумфы и одинаковую славу. В сражении с врагом они отличались одним и тем же мужеством, ибо Манлий был суровым командиром и не задумываясь обременял своих солдат любыми трудами или наказаниями; Валерий же, в свою очередь, обращался с ними мягко и человечно, с дружеской простотой. Один, чтобы привести солдат в подчинение, умертвил своего сына, другой не нанес никому ни малейшей обиды. И при такой противоположности в образе действий каждый из них пожинал одинаковые плоды как на военном поприще, так и в гражданских и своих собственных делах. Ибо никто из их солдат ни разу не покинул поле боя, не затеял бунта и вообще не оказал какого-либо противодействия их желаниям, хотя суд Манлия был столь суров, что все приговоры, хватавшие через край, называли «Manliana imperia» [76] . Тут следует рассмотреть, во-первых, что принуждало Манлия к таким жестоким поступкам; вовторых, почему Валерий мог проявлять такую человечность; далее, по какой причине два разных образа действий привели к одинаковому результату и, наконец, какой из них лучше и заслуживает подражания. Если присмотреться к характеру Манлия с того момента, как Тит Ливий начинает о нем упоминать, можно увидеть, что это был человек могучий, преисполненный глубокого почтения к своему родителю и к отечеству и уважения к начальству. Это видно по тому, как он вел себя в поединке с французом, по тому, как защищал отца от нападок трибуна, и по словам, сказанным им консулу перед схваткой с французом: «Iniussu tuo adversus hostem nunquam pugnabo, non si certam victoriam videam» [77] . Когда подобный человек занимает командный пост, он хочет, чтобы все остальные были похожи на него. Сила его души диктует ему соответствующие приказы и требует, когда они отданы, их неукоснительного исполнения. Существует обязательное правило: если отдают суровые приказы, исполнять их следует с твердостью, в противном случае ты рискуешь попасть впросак. По этому поводу следует заметить, что кто хочет, чтобы ему подчинялись, должен уметь командовать, а командовать умеют люди, правильно соразмеряющие свои качества с качествами подчиненных, и если они находят соответствие, тогда они могут командовать, в противном случае им следует от этого воздержаться.

Один разумный человек говорил, что управлять республикой путем насилия можно тогда, когда есть соответствие между применяющим силу и подвергающимся насилию. Когда такая соразмерность соблюдается, можно ожидать, что этот насильственный режим продержится долго, но если притесняемый сильнее притесняющего, можно в любое время ожидать перемены ролей.

Возвращаясь к нашему рассуждению, я скажу, что для управления трудными предприятиями необходимо обладать твердостью, и кто ею обладает и берет на себя это бремя, не может потом сменить жесткость на снисходительность. Но кто не располагает такой душевной крепостью, должен избегать чрезвычайных мер, а в обычных делах может руководствоваться присущей ему мягкостью, ибо обычное наказание вменяют в вину не государю, а законам и установлениям. Итак, следует полагать, что Манлий был вынужден поступать столь сурово вследствие чрезвычайности своих суждений, к которой побуждала его натура; для республики они полезны, потому что позволяют возвратить ее обычаи к истокам, проникнутым старинной доблестью. Если бы какой-либо республике выпала такая удача, что кто-либо из граждан, как мы говорили выше, своим примером помогал бы обновлению законов и не только предупредил бы ее крушение, но и возвратил ее к началам, – такая республика существовала бы вечно. Таким образом, Манлий был одним из тех людей, кто благодаря твердости своего нрава укреплял воинскую дисциплину римлян, побуждаемый сначала своей натурой, а впоследствии желанием заставить соблюдать порядки, подсказанные ему его природными наклонностями. В то же время Валерий мог проявлять человечность, ибо для него было достаточно обеспечить соблюдение обычных правил, принятых в римском войске. Присущего ему добросердечия было достаточно, чтобы завоевать Валерию почет и уважение; ему было нетрудно сохранить это качество и не проявлять жестокости к нарушителям, как потому, что их не было, так и потому, что если бы таковые отыскались, считалось бы, что их карают государственные установления, как уже было сказано, а не жестокость вождя. Так что Валерий мог упражняться в своем мягкосердечии, обеспечивавшем ему расположение и довольство солдат. Вот почему оба полководца пользовались одинаковым послушанием и, действуя разными способами, пришли к одинаковому результату. Но те, кто пожелает им подражать, могут не уберечь себя от презрения или ненависти, о которых я говорил выше по поводу Ганнибала и Сципиона; избежать этого помогает только исключительная доблесть, если она тебе присуща, и ничто другое.