Себастиан Брант - Брант Корабль дураков; Эразм Похвала глупости Разговоры запросто; Письма темных людей; Гуттен Диалоги

хореямбом, гексаметром, сафическою строфой,

ямбом, асклепиадовым стихом, одиннадцатисложником,

элегическим дистихом, двухчленным размером и двустишием:

Ежели б мог я возыметь аргументы, то написал бы целую книгу против сего охальника, доказуя, что он на деле уже отлучен от церкви. Однако мне недосуг более вам писать, потому что время идти на лекцию, ибо здесь один магистр зело и досконально разбирает и читает старое искусство {588} , я же посещаю лекции его для своего сугубого совершенства. Желаю вам здравия наипаче всех друзей моих и приятелей, кои здесь и всеместно пребывают в великой чести.

Корнелий Окноставний желает здравствовать на множество лет магистру Ортуину Грацию

Посылаю вам таковую множественность приветов, сколько на небе звезд, а на дне морском — песчинок. Достопочтенный господин магистр, терплю я немало бранных препирательств с лихими людьми, что возымели желание сойти за ученых, сами же не обучены логике, то бишь науке всех наук. В недавнем времени отслужил я в обители братьев проповедников одну обедню святому Духу и молил господа ниспослать мне милость, и укрепить память мою на силлогизмы, дабы мог я диспутировать супротив тех, которые только и умеют, что речисто болтать по-латыни да кропать стишки. А опричь того велел я взимать доброхотные даяния на потребу магистру нашему Якову Гохштрату и магистру нашему Арнольду Тонгрскому, начальствующему в бурсе святого Лаврентия, дабы обресть им одоление над неким доктором права, а равно и светским поэтом, прозываемым Иоанн Рейхлин, зело продерзостным, каковой выступил супротив четырех университетов в защиту жидовинов и высказывает кощунственные мнения, мерзопакостные для благочестивого уха, как доказали Иоанн Пфефферкорн и магистр наш Тонгрский; однако сам он не превзошел умозрительного богословия и не изучил ни Аристотеля, ниже Петра Испанского {589} . А посему, ежели не отречется, магистры наши в Париже приговорили его к сожжению {590} . Я своими глазами видел письмо с печатью и собственной рукой декана парижского факультета священного богословия. И один из магистров наших, зело премудрый в священном богословии и просвещенный в вере, каковой членствует в четырех университетах и сочинил сверх ста писаний об книгах «Изречений», кои превзошел досконально, неоспоримо доказал, что упомянутый доктор Иоанн Рейхлин никоим образом не отвертится, и даже самоличный папа не дерзнет вынести приговор супротив столь славного университета, ибо он сам не богослов и не смыслит в сочинении святого Фомы против язычников {591} , хоть и говорят, будто он человек ученый, да обучен-то он поэзии {592} . И магистр наш, что священствует во храме святого Мартина {593} , показывал мне письмо, в котором письме сей университет предлагает с великой готовностью братскую помощь Кельнскому университету. Однако оные латынщики дерзают противиться. Недавно сидел я в Майнце в гостинице «Корона», где ко мне с неслыханным бесстыдством привязались двое охальников, дерзая обзывать кельнских и парижских магистров наших безмозглыми глупцами. И сказали, что их писания об «Изречениях» — сугубое глупствование. А еще они назвали наставления, своды и суммы, какими пользуются во всех бурсах и в каждой по отдельности, сплошным вздором. Я столь вознегодовал, что у меня язык отнялся. Они же все допекали меня, поминая, что я совершил паломничество в Трир, дабы узреть хитон господень, который определительно отнюдь не господень. И привели в доказательство рогатый силлогизм {594} : «Ничто разодранное не должно выдавать за хитон господень. Но сей хитон разодран {595} . Следовательно… и т. д.». Я принял большую посылку, меньшую же отринул. А они засим привели таковое доказательство: сказано у блаженного Иеронима: «В древности Восток {596} , обуянный заблуждениями и смутою, хитон Господень, не швейный, а весь тканый сверху, на клочья растерзал». Я на сие возразил, что святой Иероним пишет не евангельским слогом и явственно не по-апостольски; и с тем, вставши из-за стола, отошел от сих охальников. Право, они вели таковые окаянные речи об магистрах наших и докторах, осененных истинной верою, что папа может их за одно сие отлучить от церкви. И ежели б про то ведали куриалы, притянули бы их к суду в курию {597} , решили бы их всех ихних бенефициев или, по крайности, слупили с них немалую пеню. Слыханное ли дело, чтоб какие-то неучи, безо всякой степени и отличия, ни при каком факультете не состоящие, разводили хульные речи о столь достойных мужах, постигнувших полную глубину мудрости, каковы магистры наши? Они от того много о себе возомнили, что могут кропать вирши. Однако я тоже могу сочинять стихи и вирши, ибо читал «Новый латинский слог» {598} магистра Лаврентия Корвина, и грамматику Брассикана {599} , и при сем Валерия Максима {600} , а также иных поэтов. И недавно, когда прогуливался, сочинил супротив сих охальников таковое поэтическое произведение:

Пребывайте во здравии, а еще кланяйтесь от меня достохвальным мужам магистру нашему Арнольду Тонгрскому, и магистру нашему Ремигию, и магистру нашему Валентину Гельтерсгеймскому, и господину Якобу из Ганды, превеликолепному поэту из ордена проповедников, и прочим.