Себастиан Брант - Брант Корабль дураков; Эразм Похвала глупости Разговоры запросто; Письма темных людей; Гуттен Диалоги

Положение седьмое

Рейхлинист утверждает: Пфефферкорн в сей самой книге, в одном и том же месте впадает в ересь и совершает оскорбление величества. Ибо пишет (О. I, столбец II): «Здесь не мечом сражаются, не силою меряются, не выходит на поле брани ломать копия (что было бы греховной гордынею) царский воитель и т. д.». Стало быть, он говорит, что выступать войной и выходить на поле брани есть греховная гордыня; однако сие делают папа и император, и всегда делали, а равно и многие, сопричисленные к лику святых. Следовательно, если выходить на поле брани есть греховная гордыня, то оные святые, и ныне царствующий император, и папа совершили смертный грех, а следовательно, церковь заблуждается, причисляя их к лику святых. И следовательно же, Пфефферкорн прямо выступает против канонического и гражданского права, против императора и папы, против церкви и империи.

Возражаю: сии слова следует разуметь ограничительно — а именно, что сражающиеся и оружно выходящие на поле брани впадают в греховную гордыню лишь в той мере, в какой без справедливой причины чинят другим несправедливость. Когда же император и папа ведут войну, должно предполагать, что ведут оную в защиту церкви и империи; стало быть, Пфефферкорн не порицает их.

Положение восьмое

Рейхлинист утверждает: Пфефферкорн обвиняет императора во лжи, ибо пишет (О. II, столбец I) против Рейхлина: «Я же, напротив того, утверждаю, что он предатель пред богом и людьми и для его императорского величества лживый советник». В сих словах он открыто выступает против императора и обзывает его лжецом, ибо государь император в письме своем к папе, а равно во многих других посланиях и указах называет Иоанна Рейхлина верным своим советником и совещателем. Возможно ли более тяжкое кощунство, чем назвать императора лжецом? А посему заслуживает он немилосердной кары за оскорбление величества.

Возражаю: место сие надобно разобрать и так расставить знаки препинания, дабы после слова «величество» стояла запятая. Ибо Рейхлин, может статься, верный советник императору в его делах; однако же не был верен Иоанну Пфефферкорну, что оный доказывает многими доводами. Следовательно, никто не должен думать, что Иоанн Пфефферкорн выступает против императора, ибо он человек верноподданный, что явствует из многих мест в его книгах, писанных как по-немецки, так и по-латыни.

Положение девятое

Рейхлинист утверждает: всего же преогромней, и пречудовищней, и преужасней, и престрашней, и прековарней, и предушевредней то, что Иоанн Пфефферкорн обвиняет папу и курию, приписуя им грех лжи. Ибо, пишет он (I. IV): «Но всему сему, то есть комиссии, не токмо неправедно, но всенеправедно из Рима восприятой {775} , учитель еретического окаянства ни малейшего внимания не оказал и т. д.». Но комиссия назначена от папы, следовательно, папу обвиняет Иоанн Пфефферкорн, что не поступил праведно, а сие ересь столь великая, что за нее он трижды достоин сожжения.

Возражаю: Пфефферкорн не говорит здесь, что папа или римская курия неправедно назначили сию комиссию, но хочет сказать, что Рейхлин неправедно ее восприял. Следовательно, он называет неправедным Иоанна Рейхлина, а отнюдь не папу.

Положение десятое

Рейхлинист утверждает: Пфефферкорн сызнова оскорбляет величество, так как открыто облыгает императора и епископа Кельнского. Ибо говорит, что некий инквизитор, преследующий ересь, будучи назначен от его императорского величества с одобрения епископа Кельнского, сжег в Кельне «Глазное зеркало», а сие есть совершенная ложь, ибо ни его императорское величество не назначал, ниже епископ не одобрял. Если бы император дал означенному инквизитору означенное назначение, то не стал бы себя утруждать и заступаться за Рейхлина перед папой, пишучи, что должен защитить своего советника от завистливых и лицемерных богословов. Следовательно, Пфефферкорн совершает явственный подлог, ибо подделывает, или облыгает императорские определения.

Возражаю: об епископе Кельнском и говорить нет нужды, ибо он преставился. Об императоре же Иоанн Пфефферкорн пишет определенно, подразумевая первоначальное императорское намерение. Ибо поначалу, когда Иоанн Пфефферкорн взялся за сие похвальное деяние в деле веры, начавши с того, что велел сжечь все еврейские книги, император, как явствует, имел намерение сжечь все книги, противные вере Христовой. Книга же Иоанна Рейхлина именно такова; следовательно, император, как из сего явствует, намерен был и ее сжечь. Следовательно, Пфефферкорн написал то, что положил соделать император, но подразумительно, а не открыто или же прямословно. Ибо полагал достаточным прежнее императорское повеление об еврейских книгах, под которое подпадают также и книги еретические. Ибо я слышал, что ежели бы император остался при сем достохвальном решении, богословы учинили бы розыск у книготорговцев повсеместно в Германии и все скверные книги сожгли, а особо — писанные сими новоявленными богословами и не зиждимые на учении Доктора Святого, Доктора Изощренного, Доктора Серафического и Альберта Великого. Сие было бы похвально и зело пользительно, и уповаю, что будет еще впредь. Дай то всемогущий господь, владычествующий над всем, и вся, и во веки веков. Аминь.

Валтасар Виниус, в полные бакалавры богословия произведенный, магистру Ортуину Грацию желает здравствовать

Шлю вам благодарение великое, бездонное, невыразимое, неисчислимое, несравнимое, неисторжимое за присылание книги достойнейшего Иоанна Пфефферкорна, именуемой «Защита Иоанна Пфефферкорна противу клеветнических». Я столь возликовал, получив ее, что скакал, как козел, на радостях. И верую непоколебимо, что это об Иоанне Пфефферкорне пророчествует Иезекииль, IX: «И призвал он человека, одетого в льняную одежду, у которого при поясе прибор писца». Ибо Иоанн Пфефферкорн всегда носит при себе таковой прибор и записывает за проповедью и при иных людских стечениях речи и слова, внимания достойные, а после и сам составляет подобные же. Вы даруете мне многие радости, когда присылаете книги его, ибо они написаны столь искусно, что диву даюсь. И в Вене ко мне зело почтительны, что имею знакомство с ним; а когда поминаю его, говорю так: «Друг мой Иоанн Пфефферкорн». Из сей же книги уразумел, что средь богословов есть разномнения касательно «Глазного зеркала», ибо одни приговорили книгу сию к сожжению, как в Париже и в Кельне, другие же — к повешенью, как магистр наш Петр Мейер, каковой, узрев «Глазное зеркало», воскричал громогласно: «На виселицу, на виселицу!» Но необходимо надобно всем вам блюсти единодушие, тогда будет вам одоление над оным еретиком. Когда я сие прочел, устрашился и сказал: «Ежели отныне средь богословов не будет согласия, диавол возрадуется». Однако уповаю, что впредь обретете согласие. Хотя мыслю я, что магистр наш Петр не прав и не правы его споспешники, полагающие, что «Глазное зеркало» надобно вздернуть на виселицу. Ибо книга сия еретическая, а еретичество изничтожается через костер. Ведь еретиков всегда сжигают, вешают же воров. Хотя, может статься, они полагают, что «Глазное зеркало» равно погрешно и в воровстве. Ибо Иоанн Пфефферкорн сказал, что в сей книге Иоанн Рейхлин украл у него честь, которую он не продал бы и за двадцать флоринов: ведь два жидовина, которые тоже похитили у него честь, уплатили ему за то тридцать флоринов. Как бы ни было, но хочу, чтоб содеялось промеж вас согласие. А тут у нас ничего нет нового, разве только вот поэт Иоахим Вадиан, из рейхлинистов, стал ректором университета. Да истребит господь все скопище поэтов и законников, «не оставив мочащегося к стене» {776} . Я помыслил даже, уж не выйти ли из университета: что делать мне там, где ректором ставлен поэт? И рейхлинисты здесь столь множественны, как ни в одном более университете: именно, ректор Иоахим Вадиан {777} , и Георгий Коллимитий Танштеттер, ныне медик, а прежде математик, и Иоанн Куспиниан, служитель и советник императора, и еще некто прозываемый Фома Реш, и Симон Лазий, соотчич Иоанна Рейхлина, и многие прочие. Но магистр наш Гекман {778} стоит за нас; и он сказал, что будет держать сторону богословов до скончания дней своих. И велел кланяться вам и Иоанну Пфефферкорну. Пребывайте во здравии. Писано в Вене. И еще раз пребывайте во здравии до тех пор, покуда Пфефферкорн останется христианином.