Мифы и легенды народов мира. Том 9. Народы России

— Зайди, милая. Не бойся, — первой заговорила Ябтане. — Зайди хоть ненадолго: поговорим, жилами из ног молодых олешек полакомимся. Днем я всегда одна. Скучно.

— Ой, нет! — отозвалась та. — Не нужны мне жилы! Не нуждаюсь! Братище–то твой, наверное, дома!

— Нет братишки. Дома ли быть ему? Все дни на оленьих тропах пропадает, — заверила Ябтане.

Женщина открыла дверь пошире, ступила на порог одной ногой, второй, подалась было вперед, чтобы занести ногу, и в этот миг выскочил Ябтако, схватил ее.

Сильной и верткой оказалась женщина: так и ускользает от юноши. Когда наступил вечер, на уголках рта выступила у нее розовая пена — так она рвалась на волю! Женщина села на пол, пьяная от усталости.

— Ой! Весь дух ты из меня вытряхнул! — сказала она, тяжело дыша.

— Глупая! — говорит Ябтако. — Я не собираюсь тебя убивать. Я на тебе женюсь.

— Вэй!.. Пусть буду твоей. Пусть! Выйду я за тебя замуж и клянусь, что буду самой верной, самой покорной твоей женой.

И поженились.

Два года прошло, и, все как надо, — родился сын. Мальчик быстро растет. Не успел прорезаться в небе второй месяц после рождения, а мальчик уже на четвереньках ползает, заговорил. Мать тогда и сказала озабоченно:

— В зыбку ребенка скоро нечего будет положить. Схожу я, древесной трухи поищу на подстилку.

— Есть же пока сухой мох, — сказала Ябтане. — Потом я сама схожу.

— Где найдешь его, когда все замерзнет? — отрезала мать. — Да и мне — все с ребенком да с ребенком! — надо же погулять. Пойду трухи поищу! — И, шагнув за дверь, наказала: — А племянничек твой пусть не плачет: и до беды недалеко!

Только скрылась мать за дверью, мальчик — в рев! Ногами и головой бьется об пол, все тело красными пятнами покрылось, нос побелел, губы посинели.

Испугалась Ябтане, взяла мальчишку на руки, качает, дает ему разные игрушки, а он швыряет их на пол, пуще прежнего ревет и просит:

— Есть у тебя самая красивая игрушка! Ту мне и дай!

«Мать наказывала, чтобы мальчик не плакал: до беды недалеко! — подумала Ябтане и вспомнила о кисти руки с браслетом. — Ее он, может, просит? У меня, кроме кисти, ничего вроде бы нет». И достала тучейку, но кольнуло сердце, и она будто услышала голос брата: «Будет просить кисть с браслетом из бубенчиков, ты не отдавай!»

Ябтане огляделась вокруг: кроме нее и мальчишки, в доме — никого. А малыш ревет, задыхается, весь посинел, руки и ноги стали холодными, и все просит игрушку, самую красивую!

Ябтане распорола горловину тучейки и показала кисть с браслетом. Мальчишка залился смехом, будто и вовсе не плакал.

Ябтане подала кисть, и малыш стал кидать ее то к двери, то в переднюю часть комнаты — бубенчики на браслете переливаются, звенят, будто смеются. Ребенок носится за кистью и хохочет. Рад! Рада и Ябтане. Но мальчик замахнулся посильнее, и кисть упала у самой двери. Женщина — она, оказалось, и не ходила за трухой, за дверью стояла, ждала! — схватила кисть, взяла сына и исчезла.

Ябтане выбежала на улицу, но… разве увидишь, разве найдешь? Женщина исчезла, и следа нет!

Ябтане весь день выбегала на улицу, весь день прождала. Так и не появилась женщина с ребенком. Да и зачем она появится, если она этого только и хотела?

— Ох и виновата я! — схватилась Ябтане за голову. — Женщина и трухи–то не искала, за дверью стояла, ждала, когда кисть выкатится!

А день угасал. Далеко, где светила узенькая полоса заката, Ябтане увидела брата и Яндоко. Выбившись из сил, наклоняясь почти до земли, тащат они чунку.

Ябтане прождала весь вечер, но они не появились. Идти навстречу? Стемнело уже. Ночь. Где их в темноте найдешь? И она легла спать, но сон к ней не шел. Ябтане всю ночь прождала, но брат с Яндоко так и не появились. На рассвете она пошла туда, где видела их вечером. Нашла, но Ябтако и Яндоко были мертвы.

Ябтане раскидала туши оленей, вместо них на чунку уложила брата и Яндоко, приволокла домой, положила обоих рядышком на кровать и накрыла одеялом.

— Ох и дура я! — корит она себя. — Зачем я отдала эту поганую кисть? Пусть мальчишка поревел бы — от капризов еще никто не умирал!.. Теперь же, сколько ни плачь, толку мало! Мертвый не встанет. Что–то надо делать, куда–то уходить!..

Ябтане распутала косу, расчесала волосы, подстригла их, как у мужчины. Достала пимы брата с узором в семь белых и черных полос, повыше икр и ниже колена подвязками в семь цветов радуги затянула. Ловко надела рубаху брата, поверх нее малицу, подпоясалась, взяла его вересковый, лук, облицованный мамонтовым рогом, и вышла на улицу. Встала она на лыжи Ябтако, обшитые выдрой, и пошла куда глаза глядят, куда лыжи катятся.

Месяц идет Ябтане — ни людей, ни жилья. Попросит желудок — дикого оленя убивает. Туши оленей — не тащить же их на себе? — на месте коротких привалов оставляет: зверья и птиц полно, съедят. На исходе зимы Ябтане протерла глаза — не чудится ли? — впереди показалось множество чумов. Людей возле них — видимо–невидимо! То сходятся вместе, то снова разбегаются. «Наверное, в стрельбе состязаются. Мишени смотрят», — решила Ябтане и ускорила шаг. Вскоре и ее заметили. Стали кричать:

— Эй, мужчина! Кто ты? Ноги торопи! Забавную игру мы затеяли: девушку делим! Дочь вождя рода Ламдо делим! Надо расколоть стрелой толстую иглу, да вот не можем. Если расколешь иглу от ушка до острия, дочь вождя рода Ламдо — твоя! Хозяин стойбища отдаст ее без всякого выкупа да еще в придачу сто оленей даст. Скорее шагай! Ноги торопи!

— Велика ли хитрость иглу расколоть! — сказала Ябтане, подойдя к стрелкам.

Она развернула облицованный мамонтовым рогом лук и выстрелила, не замедляя шага, еще издали — и толстая игла от ушка до острия пополам расщепилась.

— Тут мы бессильны! — разом выдохнуло все стойбище. — Равных тебе нет. Сильный — силен. Слабы мы, жилы у нас тонки. Уступаем невесту и разъезжаемся.

Тут Ябтане и посадили женихом за свадебный стол. Невеста и правда красива: от ее взгляда, куда ни глянет, шесты чума будто огнем занимаются. «Не зря, видно, делили невесту: красива!» — подумала Ябтане.

Год живет Ябтане в стойбище зятем. Когда запорхали первые снежинки второй зимы, Ябтане сказала тестю:

— Там, у меня дома, сестра есть. Совсем одна. Соскучилась, наверное… На лик своей земли хотелось бы взглянуть. Отпустишь ты меня или нет?

— Хэ! О чем разговор? Коли сестра есть и она одна — ехать надо! Почему же не отпущу?! Поезжай, когда тебе надо, и приезжай, как надумаешь.

В тот же день вождь рода Ламдо сани наладил, аргиш растянул. Пригнали на стойбище оленей. До дальнего края стоящего кучно стада и глаз не достанет — так много оленей!

Хозяин стойбища в нарту своей дочери четырех белых быков запряг. Сто белых быков в аргиш запрягли. К нарте Ябтане тоже четырех белых быков привели, накрыли сиденье нарты шкурой белого оленя. Потом вождь рода Ламдо к саням на самом конце аргиша дочери одну престарелую важенку привязал, и аргиш тронулся. За престарелой важенкой отделились от стада сто белых оленей и пошли рядом с ней. Видно, потомство пожилой важенки — дети, внуки, правнуки…