Монгольский народный эпос Турай-батыр

Порадовался Турай-батыр, что цел-невредим на белый свет выбрался, одежду отряхнул и двинулся в путь. Шёл он, опустив голову - было джигиту о чём подумать - и скоро заметил в дорожной пыли следы. Двое мужчин, три женщины шли. Пустился Турай по этим следам, дошёл до места, где путники привал устроили. Покопался палкой в золе, что от костра осталась, видит: в золе - лепёшки пресные. Думает джигит: «А ведь это для меня моя красавица припрятала…»

Ладно, отправился он по эти следам дальше, добрался до какого-то города. Смотрит, в самом его центре два больших красивых дома строят. Спрашивает Турай-батыр:

- А чьи же это такие дома - падишаха или бая? Отвечают ему:

- Нет, не падишахские это дома и не байские. Тут два батыра жить будут, что падишаха дивов одолели и падишахских дочек освободили.

Намотал Турай эту новость на ус, потом переоделся в лохмотья и предстал перед бывшими своими товарищами в облике нищего.

Ташказар и Тауказар сидели-пировали. Нищего увидели - кусок хлеба бросили. Взял Турай хлеб, в сторону отошёл, ест да смотрит. Видит: две девушки в красном углу сидят, а его невеста, голову повесив, пригорюнившись, на чурбане каком-то примостилась.

Не понравилось Ташказару, что нищий в доме так долго отирается.

- Что, попрошайка, - кричит, - доел свой хлеб? Ну и проваливай!

- Не беспокойся, я уйду, - Турай отвечает. - Среди мелких душ и у самого душа не на месте. Сейчас уйду, позволь только попробовать твой лук, что на стене висит.

Забавно это Ташказару показалось, разрешил он ему взять свой лук.

Взял Турай-батыр лук, а он в его руках, как тряпичный, согнулся. Дали ему тогда лук Тауказара, и этот, как соломенный, поддался. Бросил Турай-батыр лук на пол.

- Сказал бы я пару слов о мужчинах, которые не стыдясь такое оружие носят, - говорит. - Не знаю, куда луки эти годятся, разве что мальчишкам, воробьев пугать.

Разозлился Тауказар, такие слова от нищего услышав, кинулся к Тураю.

- Эй ты, бродяга! - кричит. - Придержи язык, не то…

Но тут увидел он, что не простой нищий перед ним, а настоящий богатырь, у которого руки как брёвна, а шея, как у быка. Поэтому язык прикусил и тихо на место пошёл.

А Турай-батыр заметил на стене свой лук, на гвоздь повешенный, взял его и спрашивает:

- А вот решите, хозяева, загадку. По дороге сюда видел я пять лебедей, двух самцов и трёх самок. Подскажите, кого подстрелить, тех или других?

- Самцов, - все девушки говорят. - Самок нельзя трогать. Может, они в это время птенцов выводят.

Ташказар и Тауказар, оказывается, по-другому думают:

- Если уж суждено им погибнуть, - говорят, - пусть все пропадают. Почему же только самцов стрелять, чем они виноваты?…

Услышал это Турай-батыр, на середину комнаты вышел, стрелу в лук вложил, тетиву натянул, друзей своих бывших на прицел взял.

- Значит, есть за что самцов стрелять, - говорит. - Вот вы меня не спросили, почему лебедей не шесть, а пять было. А ведь знаете, что лебедь без пары не ходит. Тогда сам скажу: потому самка одна была, что самца её другие, всего исклевав, на дороге бросили. Так ли мужчины поступают?

Побледнели, услышав это, Ташказар и Тауказар, головы опустили.

А Турай-батыр старших дочерей падишахских спрашивает:

- Ну, решайте, умереть этим лебедям или в живых остаться.

- Умереть, - в один голос падишахские дочери отвечают.

- Ну что ж, - Турай говорит. - Тогда получай, Ташказар, то, что заслужил… И ты, Тауказар, тоже…

Назавтра отвёл Турай-батыр старших дочерей падишахских в новые дома, много золота и серебра дал. А сам со своей невестой домой, к матери вернулся и начал свадьбу играть.

И я на той свадьбе гулял. Сегодня пошёл, вчера пришёл. А угощенье там знатное было: мясом кормили, мёдом поили. Две бочки, один ковш, сколько хочешь, столько пьёшь. Ну, я-то больше всех выпил: они всё ковшом да ковшом черпали, а я всё ручкой да ручкой…