Алексей Рожков - Упыри. Они среди нас, они уже здесь, они пришли за тобой…

И тут снизошло на меня откровение Господне. Понял я тогда, что любой человек может грехи свои искупить, и нету ни смерти, ни конца, есть только вечная жизнь и душа. Если уж вор и убийца мог стать священником, которому руки целуют у мощей Матронушки, если Господь смог его простить, то может и меня простит. Ну вот, с тех пор я и иду по этому пути, вот видишь стал настоятелем. Ведь Храм, где мы с тобой были – главный Храм в районе.

А сколько забытых, разломанных, осквернённых церквей по нашим деревням, разрушенных при Советской власти. Нет им числа. И дал я обет Господу – восстановить все их, сделать всё, что в моих силах. А церковь мало восстановить, там надо службу организовать, а паства маленькая совсем, всё сплошь алкаши, да старухи. Ну, короче, работы мне до конца дней моих хватит.

– Да… Интересная, история, поучительная, батюшка Николай, – отвечал я ему, ведя машину, – как солдат стал священником… Храмы восстанавливаешь по деревням, от суицида Бог тебя спас… Просто книгу можно написать.

– Как сказано в Священном писании? Когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая. Чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.

Я задумался об этих словах и погрузился в себя. Мы ехали по разбитой дороге, а мимо пролетали кукурузные поля, да хвойные леса.

– Так вот, сын мой, Даздраперм, а ведь дело-то предстоит нам с тобой ой какое непростое. Ты даже и не догадываешься насколько. Придётся стать нам с тобой парабаланами – воинами Христовыми. Слышал ты что это? И ещё… Нам предстоит принять бой во имя Господа нашего.

Отец Николай внимательно посмотрел на меня, изучая мою реакцию на свои слова. Но пока они мне показались просто гиперболой.

– А всё-таки дух солдатский близок тебе, отец Николай, ты лучше скажи, а убиенные-то перестали к тебе ночью приходить?

– Захаживают, как не захаживать. Ведь боль нашу нельзя никуда убрать, как и грех, мы только можем научиться жить с ней и творить добро. Но полегче теперь, бывает совсем не приходят, особенно если за упокой свечи поставить, хотя какие им свечи, они ж нехристи, в основном мусульмане… Это так, для успокоения души собственной. А бывает придут, но я сними не воюю, беседы веду. Молча.

Но не о том нам думать с тобой надо, брат Даздраперм. У нас с тобой дело серьёзное. Ты вот думаешь – кто тебя ко мне послал? Этот человек, который тебе телефон мой дал? Виктор, кажется, Упырёв? Нет, это Господне провидение всё. Открою я тебе тайну страшную, но как только ты её узнаешь, жизнь твоя изменится навсегда. Знаешь ты, кто на самом деле это твой Упырёв?

Кто… человек… правда жёсткий чрезмерно, как экскременты мамонта, – ответил я на странный вопрос.

А вот тут ты сильно ошибаешься, – как загадочно сказал священник, – впрочем, обо всем по порядку.

За окном мелькали унылые деревенские пейзажи разрушенных деревень. Давно не ремонтировавшийся асфальт напоминал поле боя после ядерной бомбёжки – вздыбливался, вскипал волнами, испещряясь беззубыми выбоинами и ямами. По всему пути, то справа, то слева от нас зияли разрушенные плиты брошенных строений советских совхозов – коровников, свинарников, ремонтных баз, вскидывали беспомощные руки вверх скелеты ржавых тракторов и комбайнов. Перекошенные деревянные дома вдоль дороги глядели на нас пустыми глазницами выбитых стёкол в окнах. Мы ехали молча, словно в фильме из жанра пост апокалипсиса и за долго время в пути нам не встретился ни один человек. Отец Николай прервал тягостное молчание:

– Посмотри за окно. Видишь? Это же вымершие деревни, тут уж лет десять как никто не живёт, одни только одинокие алкаши, да старики. Разве что кто из заслуженных пенсионеров из города дом построит у реки, чтобы в спокойствии старость доживать. Здесь на всю округу из нормальных вон – один Матвеич, единственный тут кулак, фермер значит. На весь район только он и пашет. И земля его благодарит – что ни посеет, урожай хороший собирает, животину разводит, так та приплод неплохой даёт, потом продаёт, опять же пчёлы, мёд, карпятник свой. И деньги у него водятся неплохие, крепкий хозяин, зажиточный.

Мы проезжали ухоженные, словно по линейке вычерченные пахотные участки, чрезвычайно диссонирующие и кардинально отличающиеся от всех бесхозных, загаженных, брошенных полей, где в былые советские годы колхозники выращивали кукурузу, рожь, пшеницу, а сейчас поросших бурьяном и коноплёй и простиравшихся бескрайними просторами по всему пути. Мне даже показалось, что мы едим по совсем другой стране, как будто переместились в пространстве куда-то в Европу. Участок дороги, по которому мягко катилась машина тоже был непривычно отремонтирован, практически с идеальным асфальтом, по обе стороны от него бодро колосилась рожь, подсолнечник и кукуруза, ровными ухоженными полями, набухшими початками. Между геометрически выверенными пашнями виднелись ровные современные постройки, выкрашенные в необычные, яркие цвета.

– Удивляешься? Да, красота… Любо-дорого посмотреть, всё по европейским технологиям. Техника у него вся немецкая, да американская, нашу не признаёт. А это ведь всё он, Матвеич, единственный тут настоящий мужик, фермер. И семья у него большая. Всё сам с родными поднял, теперь вон ездит на крузаке, вертолёт у него, пшеница самая лучшая на районе, мясо парное, сыры, мёд. Даже торговую марку открыл «У Матвеича». Да ты видел, наверное, в городе. Вот так то, можно значит жить, если уметь и хотеть работать. Он, кстати, тоже воин-афганец.

Батюшка примолк и задумался, как будто его накрыла волна воспоминаний.

– Да, а вот мы и подъезжаем. Вон, видишь вдали крыши домов? А вон указатель, это Покровка. Сюда-то мы с тобой путь и держали. Ну что ж, пришло время тебе всё рассказать. Я тебе уже говорил, что я, в силу своих обязанностей и веления души, восстанавливаю разрушенные Храмы по деревням. Дело это богоугодное, но сложное, финансирования на него нету, всё делается за счёт пожертвований. Покровка деревня раньше большая было, при совхозе «Серп и молот», а сейчас совсем помирает. Народу осталось в ней человек тридцать всего, большая часть – старушки, есть пара дачников, коттеджи у пруда поставили, из бывших, солидные люди, правда одинокие, да ещё семейка алкашей. Вот с ними проблем больше всего – прут всё, что плохо лежит.

Впереди, среди бескрайних, не возделываемых, брошенных полей, действительно показались треугольные крыши деревенских срубов. К ним тянулись перекошенные деревянные столбы линии электропередачи с провисшими проводами, местами совсем сгнившие, накренившиеся и удерживаемые от падения как раз теми самыми электрическими кабелями. По пути нам встретился голубой указатель «Покровка, 3 км». Мы въехали в казавшуюся мёртвой деревню. Ставни почти всех домов были заколочены, а те что не заколочены – выбиты. Давно не крашенные дома, облезшего синего и зелёного цвета грустно пролетали слева и справа, покосившиеся завалинки и некогда резные палисадники были пусты.