Гомер - Одиссея. Древнегреческий эпос в пересказе Сергея Носова

Всё просто.

Кроме того, Зевс наметил в общих чертах близкое будущее Одиссея – не без подробностей, впрочем. Так, до суши доберётся Одиссей, избежав губительных опасностей, на двадцатый день скитания по морю. Это будет земля феаков, лучших мореходов. Они помогут ему вернуться в Итаку.

Вроде бы и здесь всё просто, если Зевс решил. А нет. Брат его Посейдон ещё ничего не знает об этом.

Одиссей, почему ты пренебрегаешь бессмертием? Живи со мной, и бессмертие настигнет тебя – будешь, как я. Хочешь тайну? Бессмертие заразно.

Одиссей, я счастлива рядом с тобой. Но счастье моё омрачено печалью: я тебе не нужна. Почему, Одиссей?

Одиссей, перестань смотреть в даль моря. Ничего нового там не увидишь. Перестань тосковать по отчизне. Забудь Пенелопу. Прошло девятнадцать лет, как ты покинул Итаку! Ты уверен, что она жива? Ты думаешь, она не изменилась? Ты уверен, что узнаешь её, если боги вам пошлют встречу? Просто ты ко мне привык, Одиссей, к моей вечной молодости, к неизменчивости моей красоты, но с другими не так: ты со мною забыл, Одиссей, что смертным, особенно женщинам, свойственно быстро стареть.

Или ты просто свихнулся?

…Одиссей, у меня, кроме тебя, никого нет. Только служанки… Семь лет, проведённых с тобой, для меня одно мгновение. Ты хочешь меня обречь на вечность одиночества?

Гермес, посланник Зевса, явил себя на острове нимфы Калипсо.

Нимфа не обрадовалась Гермесу, ничего хорошего его посещение не предвещало.

Гермес передал волю богов (отнюдь не Посейдона, однако), а воля была такова: Одиссей, претерпевший невзгоды, должен быть отпущен.

Нимфа Калипсо попыталась было объяснить Гермесу, что страдания Одиссея все в прошлом, что не будет ему нигде лучше, чем здесь. Разве не она семь лет назад спасла Одиссея, выброшенного волной на скалы? Разве не она выходила его, полюбила? Да и может ли она его отпустить одного – без гребцов, без корабля? Разве остров не принадлежит ему, как и ей самой?

А что Гермес? Он лишь гонец, ничего не решает.

Мог бы Гермес потом так рассказать.

…Было такое, однажды я уже помогал Одиссею, обстоятельства те же: одинокая женщина, ласковый плен. Случилось это лет восемь назад, но не нам, богам, годы считать, могу ошибиться. Вот я бессмертный, выгляжу даже, пожалуй, младше его, а говорят, он мой правнук. Может быть. Не помню. Что-то было у нас с его юной прабабкой… Короче, явился я ему на пути, когда он шёл к чародейке Кирке, а та имела обыкновение всех мужчин превращать в свиней, вот я и дал ему корешок-травку, противоядие. В свинью она его не смогла превратить, но сделала любовником – на год. Быть любовником ослепительно красивой волшебницы все же лучше, чем хрюкать свиньей, не так ли? Везёт ему на таких женщин. Но во всём следует блюсти меру. Нимфа Калипсо счёт годам потеряла. Семь лет любовных утех с Одиссеем – это уже чересчур, воля богов: нимфа Калипсо должна освободить Одиссея. Моё дело простое. Всему свои сроки. Сам-то он сидит на скале, на море смотрит, плачет. Это у него хорошо получается – фигурой страдания сумел разжалобить нас на Олимпе. Признаюсь, несчастье его, думал я, тяжелее. В этот раз я с ним не намерен встречаться. Нимфа отпустит его, про меня вряд ли скажет. Сделает вид, что сама. Ладно, пускай. Их личное дело.

Воля Зевса непреклонна, и Гермес её передал. Надел свои летучие сандалии и был таков. А ты горюй, нимфа Калипсо.

Опечалилась Калипсо, а делать нечего. Знать, глубока тоска Одиссея. Это ж надо так по родине и жене истосковаться, что даже богам захотелось ему помочь!

…Одиссей, ты этого желал, да? Я тебя отпускаю. Построишь плот – обеспечу съестным и попутным ветром. И отправляйся.

Одиссей не поверил. Решил, что тут какой-то подвох. Как это поплыть на утлом плоту одному в открытое море? Уж не смерти ли его захотела?

И тогда нимфа Калипсо не чем-нибудь, а небом, землёй и водами Стикса (страшнее не бывает клятвы) поклялась Одиссею, что нет никакого здесь губительного подвоха.

Я тебя не держу, Одиссей, ты свободен.

В прохладном гроте они вкусили разных яств: пищу для смертных она сама перед ним разложила, ей же, богине, принесли служанки, чем питаются боги – амброзию и нектар – еду и напиток, дающие молодость и бессмертие.

…Просто ты не знаешь, какие тебя ещё ждут невзгоды. Знал бы – навсегда бы остался со мной. Мы бы не старились, нам бы принадлежала вечность. А что Пенелопа? Разве смертная может хоть в чём-то сравниться со мной?

Прекрасная богиня, ты и красотой, и умом превосходишь её, смертную, но как мне объяснить… я сам не знаю…

Хитроумный Одиссей, тебя не зря называют богоподобным. Я бы дала тебе глоток нектара, но поздно теперь, ты сам делаешь выбор. Жаль, что ты забудешь меня – у людей короткая память. А я буду помнить тебя целую вечность, мне не забыть.

И когда сумрак спустился на остров, в дальнем закутке грота всю эту ночь они любили друг друга, богиня и смертный, и было им так, как прежде не было.

Показала ему часть леса, где можно вырубить лучшие стволы для плота. Дала топор.

Четыре дня Одиссей строил плот. Рубил деревья, обтёсывал брёвна, закреплял их по всем законам плотостроения; соорудил палубу, обшил борта досками, поставил мачту, приладил к ней рею, установил руль. Плот его походил на корабль.

Калипсо дала ему полотно, из которого получился прекрасный парус.

Приготовила ему припасов надолго. Два меха брал он с собой – один с вином, другой с пресной водой.

На прощание омыла его в мраморной ванне, поливая водой из кувшина. Дала ему новое платье в дорогу.

А потом Калипсо, стоя на берегу, долго всматривалась в морскую даль, где исчезал парус, как прежде глядел Одиссей в даль моря, тоскуя по своей Итаке.

Семнадцать дней не знал забот Одиссей, умело управляя рулём: попутный ветер, посланный нимфой Калипсо, помогал ему беспрерывно, а по ночам подсказывала путь никогда не заходящая за окоём Большая Медведица (Калипсо велела держать её по левую руку).