Алексей Рябинин - Загадка Сфинкса

В те времена в Фивах, как и во всей остальной Элладе, очень любили справлять различные праздники, посвящённые тому или иному богу. Во время таких празднеств люди часто впадали в такой восторг и исступление, что реальность представлялась им чем-то вроде сна, а фантазии начинали казаться реальными. В особенности этим отличались – из-за обильных винных возлияний – ритуалы поклонения Дионису, который к тому времени уже стал одним из самых почитаемых богов в Фивах.

И вот во время одного из таких праздников одурманенная Агава приняла своего сына Пенфея, которому должно было вот-вот исполниться шестнадцать лет, за жертвенное животное. Злосчастная мать собственными руками убила его и разорвала на куски. Жители Фив с ужасом взирали на безумную Агаву, бредущую по улице и несущую в руках отрезанную голову Пенфея. Когда Агава пробудилась от своих грёз и осознала, что совершила, она бежала из города, и больше её никто никогда не видел.

Потрясённые этим ужасным происшествием, Кадм вместе с женой, надеясь спасти своего единственного оставшегося в живых сына Полидора и избавить его от семейного проклятия, оставили свой дворец и имущество, покинули Фивы и удалились в лесные дебри, в глушь Иллирии, что на территории современного государства Хорватия.

– У нас остался только сын Полидор. Ни дочерей, ни внуков. Боги казнят нас за того дракона, которого ты убил. Как быть, и можно ли искупить эту вину ради спасения нашего последнего ребёнка? – говорила несчастная Гармония мужу.

– Я повинен в смерти дракона Ареса. Афина предостерегала меня, но было слишком поздно. Если бы я только знал. О боги! Лучше бы я сам стал драконом, чем платил бы сегодня жизнями собственных детей и внуков за мои прегрешения!

Едва Кадм произнёс эти слова, как с ним стала происходить удивительная метаморфоза. Его тело начало вытягиваться в длину и одновременно становиться гибким. Руки истончились и слились с туловищем, а ноги слиплись и образовали подобие хвоста. Кожа его слезала клочьями, а на её месте тут же нарастала блестящая чешуя. Голова царя уменьшилась в размерах, сплющилась и вросла в вытянувшееся тело. Волосы, усы и борода выпали, уши скрылись под чешуёй, вместо человеческих зубов прорезались клыки, а язык удлинился и раздвоился.

И вот уже то не Кадм был, а огромный золотистый змей с изумрудными глазами. Он вился кольцами около Гармонии. Гармония в отчаянии обхватила змея руками и принялась целовать его. Слезы лились из её глаз и капали на чешую змея, который тоже льнул к плачущей женщине и будто пытался что-то сказать.

– О боги! Сжальтесь! Или верните мне мужа, или пусть и я стану подобной ему! – воскликнула Гармония, и с ней стало происходить в точности такое же самое превращение, которое только что случилось с её мужем. И через короткое время две большие змеи, нежно касаясь друг друга боками, скрылись в лесных зарослях. Их часто видели потом в Иллирии. Это были змеи удивительной, невиданной прежде породы. Поначалу они внушали людям страх. Но потом, когда стало ясно, что эти существа не причиняют зла ни человеку, ни животным, в тех местах даже стали поклоняться им. Кто знает, может быть, существующие сегодня в некоторых странах обряды почитания змей берут своё начало именно со времён этого удивительного превращения Кадма и Гармонии.

Полидор, унаследовавший трон в Фивах, правил потом долго и без происшествий и благополучно передал царство своему сыну Лабдаку. Бывали во время их правления, конечно, и непростые времена для Фив и Беотии. Разное случалось. И смуты, и потрясения, и другие невзгоды. Но они проходили, и Фиванское царство стояло крепко, богатело и процветало волей богов и трудами людей.

После Лабдака царём стал его сын Лаий. Это был тот самый Лаий, который проткнул ноги своему новорождённому ребёнку и с рассказа о котором началась эта книга. Вернёмся же к продолжению повествования с того места, где мы отступили от него и увлеклись историей древнего царя Кадма и царицы Гармонии.

Одновременно с тем, как в Фивах царствовал правнук Кадма Лаий, в Коринфе правили царь Полиб и его жена царица Меропа. И рос у них наследник, мальчик по имени Эдип.

Коринф, как известно, расположен на узком Истмийском перешейке, который соединяет Пелопоннесский полуостров с материковой Грецией. Любой пеший путник, проходя из одной части Эллады в другую, никак не мог миновать Коринф. Да и не только пеший – основные морские маршруты, которыми следовали в те времена суда, обязательно включали остановку в одном из двух портов Коринфа. Да, в Коринфе было целых два порта: первый – на западном берегу, омываемый Коринфским заливом, и второй – на восточном, здесь плескались воды Саронического залива. Коринф был единственным в мире городом, расположенным одновременно у двух морей.

Все прибывающие в Коринф путешественники доставляли сюда новости с разных краёв света. Времена тогда были дикие. Ещё не изобрели ни Интернет, ни газеты, ни радио, ни телевидение. Даже настоящих книг ещё не придумали. Самые важные сведения записывали на листках пергамента, которые скручивали в свитки и так хранили. Большая часть информации об окружающем мире, о разных событиях, да и все новости существовали исключительно в устном виде. Люди пересказывали друг другу то, что им было известно, а иногда такие истории переходили из одного поколения в другое. Понятно, что каждый рассказчик добавлял что-то при пересказе или, наоборот, не договаривал историю полностью. Это часто происходило не из-за желания соврать, а в силу особенностей человеческой памяти и мышления. Люди почти никогда не могут сохранить и передать информацию с точностью до мельчайших деталей, а всегда хоть немного, да что-нибудь изменят, сообразно собственным представлениям.

Эдип с упоением слушал все эти стекавшиеся со всего света в Коринф истории, в которых часто невозможно было отличить правду от вымысла. В основном рассказы были жуткие, с подробностями, от которых стыла кровь в жилах.

Как, например, история о кровожадной Ламии, несколько лет губившей младенцев в Аргосе. Ламия была чудовищем, выбравшимся из подземелий Тартара. С виду она походила на женщину, но в ней не было ничего человеческого. Из её пасти наружу выступали отвратительные клыки, костлявые когтистые руки беспрестанно шарили в поисках добычи, вместо волос на голове извивались и шипели ядовитые гадюки, красные глаза горели безумной злобой, всё тело было покрыто безобразными гноящимися язвами. Это существо питалось кровью младенцев, которых она похищала, стоило матери или няньке отлучиться куда-нибудь и оставить ребёнка без присмотра. Ламия обычно утаскивала малыша в укромное место, иногда прямо в родительском доме, и высасывала у него кровь. Выследить её мешало то, что она умела, когда надо, становиться невидимой и даже принимать облик животного – кошки, собаки или крысы.