Дмитрий Клюс - Мороги

– Если окажут вообще, —самонадеянно хмыкнул Схед.

– Люди, хитрый и коварный противник, не надо недооценивать их, – осторожно заметил Талык.

– Каждый наш охотник стоит десяти, а то и двадцати их воинов, – гордо вскинул голову правитель рогланов.

– Что это за поле радости такое? – изумленно молвил Альдар. За свою небольшую жизнь он никогда не покидал пределы своего Сувкара и теперь жадно впитывал слова старших.

– Луг, усеянный божественными растениями, цвета крови, они дурманят своим ароматом не только женщин, но и мужчин. В них, говорят, живут невидимые лесные духи, которые насылают на тебя сладкие сны. Сновидения почти не отличимые от реальности, в них осуществляются все твои самые потаенные желания и мечты, но горе тому, кто не устоит соблазну и вовремя не покинет это поле, он рискует остаться там навсегда. Если твое тело скует тяжесть и закроются твои веки, они уже не откроются больше никогда. Ты заснешь и погибнешь – фриганы* утащат в свое царство мертвых твое тело, а на следующий день, как говорят, вместо тебя вырастет еще один прекрасный кровавый цветок.

– Не спи, не верь своим глазам,

– То, что ты видишь, все обман.

– Лесные феи ждут тебя.

– Когда оставит тебя сила,

– Там ждет тебя твоя могила.

– Уснешь, умрешь в своих мечтах,

– Тебя утащат в подземелье,

– И жить лишь будешь ты в цветах,

– Да в сновиденьях.

– Особенно красиво там летом, – мечтательно вздохнул и потом громко рассмеялся Хартиф. Слушающие его дарсы удивленно посмотрели на него, а Альдар, не ожидавший такого проявления поэзии со стороны Хартифа, даже открыл рот.

– Не бойся, юноша, в такое время эти чудесные растения не цветут, да и фриганы вряд ли захотят связываться с несколькими тысячами вооруженных до зубов голодных рогланов вместе с их храбрым предводителем.

Святую рощу потряс громкий хохот дарсов. Скалили зубы все, кроме самого Схеда, который с негодованием посмотрел на Хартифа, но больше всего отдавали смехом должное поэтическому дару князю иртов, Аркан с Кирби.

– А вы, мои неразлучные друзья, останетесь дома, – обратился к ним Таньяг и твердо добавил:

– Без всяких разговоров, ваше присутствие будет куда нужней здесь.

– Ну вот, самое интересное и произошло, – пробормотал с обидой тролль, – теперь можно отправляться спать.

– Отцу видней, он не может рисковать сразу двумя своими сыновьями, мной и Урсаном, поэтому мы и остаемся, да и у него есть обязательство перед твоим отцом, королем горных троллей, -попытался найти объяснение случившемуся растерянный Аркан, хотя понял, что для тролля оно звучит неубедительно. Да и для него самого это известие было громом среди ясного неба. Ведь он уже мысленно был там, на поле брани, в самые гуще сечи мечей, его воображение рисовало, не скупясь на краски, яркие картины, предстоящие битвы, геройские подвиги, и еще он безумно хотел увидеть другую жизнь, ту, о которой так много был наслышан, – жизнь людей. Странно, он сам не мог понять, почему это всегда его занимало и было ему интересным.

Аркан искоса взглянул на Кирби. У того был весьма жалкий вид. Великан тяжело переживал нанесенную ему обиду, он как- то неестественно сгорбился, его глаза смотрели под ноги, а под нос Кирби бормотал что-то невнятное. Между тем душевные переживания, которые испытывали друзья, остались незамеченными для других. Они были поглощены обсуждением предстоящего похода. Мысли Аркана вновь вернулись в Священную рощу, где продолжал идти оживленный разговор.

– Мудрый правитель дарсов разрешит нашим могильщикам во время большой охоты на людей подкреплять свои силы человечинкой, – ухмыльнулся, жадно облизывая губы длинным шершавым языком один из улусов могильщиков Ячта.

– Во время великой охоты, я снимаю с вас все запреты, поступайте, как посчитаете нужным, но только после боя.

– Хорошая новость! – буквально взревел от радости Ячта.– Моя Гекла хорошо засаливает человечину, – скалился он. Сидевшие рядом с ним Зечта и Вукла тоже одобрительно заурчали.

– Мы и наши семьи будут сыты надолго. С собой мы привезем много еды!

Бронг с отвращением поморщился и брезгливо отодвинулся от сидевших рядом с ним могильщиков:

– Как можно жрать такую мерзость! -выдавил он из себя.

– Человеческое мясо самое полезное и питательное, все недуги обходят тебя стороной, если ты регулярно употребляешь его, особенно, если это плоть молодая, – подхватил излюбленную тему для разговора улус рогланов Зечта, раскосые глаза которого просто горели.

– Сладкая, нежная, сочная, и в любом виде она прекрасна, сыром, жареном, вареном, копченом, – закатив глаза продолжал урчать могильщик. Бронг презрительно посмотрел на роглана и смачно сплюнул в сторону.

Приближался рассвет. Край неба загорался светом утренней зари. Уже догорели костры, разожженные в священной роще, потух и самый большой из них, у каменного изваяния бога Майру. Перед тем, как погаснуть, пламя, собрав последние силы, вздрогнуло, взметнулось вверх, и тут же обессилев, пало, погаснув, оставив после себя сиротливо тлеющие огоньки.

– Итак, братья мои, мы все решили, через три дня по полудню отряды иртов и вертов собираются в Явдавкасе, – вставая с земли, уставшим голосом отдал последнее распоряжение Таньяг.

– Правитель, я был бы очень признателен, если бы вы и другие великие из рода дарсов, отдохнули в моих покоях и разделили со мной скромную трапезу, – наконец, дождавшись своего часа, обратился ко всем пожилой князь иртов Гланли.

– Я думаю, от такого приглашения никто не откажется, – бойко ответил за всех Схед, и добавил со свойственной ему прямотой, – ночка выдалась долгой, не знаю, как вы, а я сожрал бы сейчас целиком сомалинского вепря. Мое брюхо просит его набить, и я с удовольствием выполню эту просьбу, а потом еще немного посплю. Его совету незамедлительно последовали и другие. В священной роще остались только жрецы бога Майру, задержался в ней и Таньяг. Нужно было найти какие – то слова утешения, чтобы объяснить мудрому старцу Харгрину, почему он поступил вопреки ему. Ведь сегодня ночью впервые за долгие лета власть Харгрина, дарованная ему, как считали дарсы, небом, и его авторитет пошатнулись. Просьбы лонвилля были оставлены без внимания, мало того, вожди со злобой отнеслись к тому, что он их всячески отговаривал.

– Ты же знаешь, – несколько виновато разводя руками, как бы оправдываясь, обратился Таньяг к верховному жрецу, – я не мог поступить иначе и пойти против всех. Наша судьба уже определена и не нами. Паутина жизни давно сплетена. Что должно произойти, не изменить.

– Ты поступил опрометчиво, вождь. Своей властью ты мог бы убедить Схеда, Хартифа и всех остальных, у кого место разума сегодня занял гнев, одуматься, но ты пошел у них на поводу, так как не смог стереть в своей памяти личную обиду, которую нанесли тебе давным-давно наши соседи. Твои раны на сердце никак не заросли, хотя прошло уже немало зим. Ты не смог простить и жаждешь мести. И ты пожалеешь о своем поступке, но будет уже поздно.