Борис Вараксин - Дух Самуила. По мотивам легенд Древнего Мира

– Надеюсь, теперь вы не тронете моих газелей?

Повернулась и, сопровождаемая служанкой, растворилась во мраке ночи. Ей и впрямь никто не был нужен. Если только Рахиль…

Мрак и ужас вселились в покои византийского императора Феодосия II. Все куда-то попрятались. Лишь тень евнуха мелькнёт за углом, да крадущиеся шаги придворного нарушат мёртвую тишину мраморного великолепия. Даже фонтаны журчат приглушённо, не говоря уже о фазанах, которые и вовсе исчезли с глаз долой.

Император занедужил. Морально. Удар, который его настиг, был силён. Обмануться в любимом человеке… В женщине… Что может быть печальней?

Феодосий глядел в окно и ненавидел весь мир. А всему виной – яблоко: огромное, спелое, душистое. Вон оно, на тарелке…

Тронул плод острием кинжала. Яблоко перекатилось с боку на бок и оказалось на голубом поле, окаймлявшем глазурованную поверхность. Феодосий уже хотел было вонзить в него кинжал по самую рукоятку, как на глянцевую поверхность фрукта села муха. Большая, зелёная. Во дворце таких не водилось. С ними вели непримиримую борьбу. По всему выходило – эта муха из Константинополя. Сама прилетела или ветром принесло.

Однако, на дворе уже четвёртый день полное безветрие и жара – о-го-го! Значит, сама… Неужто учуяла? Ну и обоняние!

Между тем, муха деловито потёрла лапками и приступила к обследованию кожицы заморской диковины. Император заворожённо следил за перемещениями обитательницы константинопольских трущоб. И чем дольше длилось это наблюдение, тем большее раздражение вскипало в его душе. Против кого? Да против юного поэта, подвизавшегося при дворе. Того самого, что пишет стихи. В общем-то, неплохие. Да что там говорить – нравящиеся императору. Особенно там, где Феодосий уподобляется лучезарному Солнцу, дарующему жизнь всему на Земле. И ведь обласкан был – дальше некуда… Придётся отрубить голову. А как иначе? Ведь это именно он и преподнёс любимому повелителю яблоко, с которого уже две минуты не слетает насекомое. Фрукт, безусловно, хорош! Только это яблоко однажды уже было подарено! Императрице Атенаиде! И не кем-нибудь, а им самим, византийским василевсом и автократором! Порадовал благоверную, называется… Внёс, так сказать, разнообразие в её рацион… Но вместо того, чтобы схрумкать яблоко с аппетитом, она не нашла ничего лучшего, чем переподарить мужнино сокровище какому-то проходимцу… Бумагомараке… Поэту недорезанному… Убивать таких мало!

«И что теперь делать? Измена-то налицо! Просто так яблоки не дарят! Я, например, прежде чем подарить, столько всего передумал! Словами не опишешь! Кстати, закажу-ка я этому стихоплёту поэму. Про мой случай. Пусть перед смертью расстарается. Чего без дела в темнице прохлаждаться?

А с лицемеркой как поступить? Обезглавить? Но голову отрубят поэту, явно переступившему грань дозволенного! Это вопрос решённый! Укоротить обоих? Но жена императора – не жена булочника. В отличие от последнего, император в своём выборе не ошибается. И что это за автократор, если его супруга шашни строит с кем ни попадя? Нет, никто ни о чём не должен подумать. Намекну-ка я ей, чтобы она… того… отбыла куда-нибудь подальше. В Иерусалим, например… Поклониться святым местам… Как истовой христианке… И ей хорошо, и мне спокойней. И пусть поторопится. Пока яблоко ещё свежее. Есть тут одна гречанка… Чудо, как хороша! Ей это яблоко и подарю. Надеюсь, на этот раз поэта не случится. Впрочем…»

Феодосий взял яблоко, потёр об императорскую тогу. Долгий же путь проделало оно! Поднёс ко рту… Вдохнул аромат… Не в силах совладать с вспыхнувшим желанием, с хрустом вонзил в перламутровый бок крепкие зубы.

Яблоко и впрямь было отличное: сочное и сладкое. Неизвестный в Византии сорт. Из Тавриды. Там таких – море! Пора налаживать торговые отношения. Атенаида-то в Иерусалиме наверняка задержится. А не захочет – он о том позаботится…

В зале заседаний болонского окружного суда царило уныние. Судья Джованни Баньони по прозвищу «крутой» еле сдерживал зевоту. Спать хотелось страшно, но… Приличия требовалось соблюсти. Нельзя же демонстрировать публике совсем уж откровенное презрение к уголовному праву. Она же, эта публика, ждёт справедливости! И она её получит! С учётом мнения герцога, естественно… С которым он, Джованни, полностью согласен… Всегда… И остаётся только удивляться: как этот великий человек, не имея юридического образования, столь тонко разбирается в вопросах юриспруденции! В тех самых, о которые и учёные мужи спотыкаются. Что значит тонкий ум и политическое чутьё!

Взять, к примеру, нынешнего обвиняемого, Антонио Кобулетти. Другой судья выпустил бы бедолагу через пять минут после ареста. Прицепиться-то не к чему! Да, стоял на площади, разинув рот, глазел на базилику Сан-Доменико. Вроде, ничего страшного. А если с другого боку посмотреть? Народу на площади – никого, а этот целый час ошивается! Замышляет чего-то? И он что, не в курсе, что у герцога выборы на носу? Невесты… Из числа наиболее пригодных для такого дела представительниц знатнейших родов Италии… И в этой базилике ему венчаться… А ежели с герцогом в базилике что-нибудь случится? Ну, там, удар хватит или ещё что… Скажут: «Что же ты, Джованни, не предусмотрел, не проинтуичил, не распознал заранее всех возможных последствий столь невинного занятия, как разглядывание городской достопримечательности? Гнать тебя надо, Джованни, поганой метлой гнать. Чтобы и духу твоего больше здесь не было!»

Между тем, адвокат подсудимого совсем разошёлся и начал уверять присутствующих, что его подопечный в Болонье в первый раз… Что в его деревне кроме баранов и нет никого… Что он и сам… типа того…

«Ну-ну, на невменяемость решил надавить. У кого другого, может, и прокатило бы, но не у меня. Насквозь вижу! Адвокатские штучки… Пусть пудрит м о зги кому-нибудь другому, а у меня мнение твёрдое…»

Джованни сдвинул брови и взял в руки молоток:

– Пять лет! Строгого режима!

Подумал и добавил:

– Без права переписки!

Адвокат замер с раскрытым ртом. Что его больше поразило: срок, режим содержания или лишение возможности письменного общения с родными и близкими – мы уже не узнаем, потому что Джованни покинул зал заседаний.

***

В соседнем помещении вот-вот должно было закончиться аналогичное судебное разбирательство, но уже под управлением Джузеппе Скворчоне, судьи по прозвищу «суровый». Джованни решил его подождать.

Об их тайне догадывались многие. Да и как можно что-то утаить, если при виде друг друга мужские лица озаряются светлыми, радостными улыбками. Сегодня же и подавно: Джованни просто сгорал от нетерпения поделиться изумительной вестью: он присмотрел лужайку, на которой они будут счастливы, как никогда!