Меир Ландау - Сага о Рождённом Землёй

Лаокоон вскочил с ложа проснувшись от беспамятства. Видение до сих пор стояло перед глазами, а душа была переполнена вдохновения и страха. Он мог подробно описать каждый лист этой ветви. Казалось, он слышал их колыхания, их шелест, как будто они была тут, а не там, за границами царства сна…

Лаокоон бросился к старому Приаму…

Царь не спал. Он молча сидел на Золотом Троне в тёмном зале дворца. Сидел одиноко. Зал был пуст как никогда…

Молчаливым и безразличным взглядом Приам встретил Лаокоона, ничего не говоря и не спрашивая зачем жрец потревожил царский покой уже после полуночи.

Лаокоон приблизился и почтительно склонился перед Приамом. Не став дожидаться царского повеления говорить или молчать, жрец поднялся во весь рост и приветственно поднял правую руку…

– О потомок Божественного Лабарны, – произнёс, как всегда величественно, Лаокоон, – о царь царей Приам, сын Лаомедонта, да продлит Господь твои дни и сделает твоё царствование счастливым, а твоих людей радостными под сиянием твоей вечной мудрости. Я явился на твои ясные очи, дабы поведать о дивном видении, виденном сегодня ночью.

– Но ночь ещё не ушла по ту сторону междумирья, – безразлично произнёс Приам, – а ты спешишь разгласить её тайны пред её лицом.

– О повелитель! Едва проснувшись, я поспешил к тебе, ибо важна весть данная во тьме духами ночи. Я видел ветвь явора, древа, что растёт только в северных странах за морем, на берегах Рай-Реки, Древнего Потока пересечённого множеством порогов, откуда явились в эти земли наши пращуры. Она выросла из ниоткуда и росла быстро, набирала силу и мощь, угрожая раздавить меня своей тяжестью. А я лежал под ней обессиленный. Но ветвь не падала, а только росла и росла. И вдруг, с небосвода упала яркая звезда, которая обернулась прекрасным младенцем неземной красоты. Волосы его были настолько седы, как будто бы сей ребёнок живёт уже не одну тысячу вёсен. Он смотрел на меня и смеялся мне в глаза, о царь!

Царь помолчал.

– Царевна Менрва рожает, – произнёс он тихо, наклонившись и глянув в глаза Лаокоону, – ещё вечером у неё начались схватки. Сейчас повитухи хлопочут, ибо она не может самостоятельно разродиться. Я боюсь, как бы Та, Имя Которой Забыто, не унесла в своё царство младенца отдав Мороку мать.

– Повелитель думает, что сие видение о новорожденном царевиче? – спросил Лаокоон.

– Повелитель не толкователь видений, – ответил Приам, – тебе виднее. Ведь ты предвещаешь будущее? Тебе боги открывают тайны мироздания? Я хочу увидеть внука, который станет таким мудрым, как виденный тобой младенец и превзойдёт славой и могуществом своего отца…, а народ хеттов при его власти обретёт такую мощь, как виденная тобой ветвь…

Вестовой вбежал с первыми лучами солнца.

– Повелитель! – крикнул он из дверей, – у наследника престола родился сын! Земля Хатти обрела благословение богов!

Приам встал, и поманив молча за собой Лаокоона, поспешил в покои царевны…

Повитухи по прежнему хлопотали, теперь вознося благодарственные молитвы Асменю, покровителю и защитнику детей. Одна из повитух омывала младенца водой, другая окуривала благовониями, приговаривая полушёпотом известные только ей одной заклинания, в которых желала малышу счастья, крепкой силы и радостных, долгих лет жизни. Повитуха кружилась вокруг младенца держа в руках пучки дымящихся хворостинок, то поднимая их над головой, то опуская низко к полу, из-за чего ей самой приходилось наклоняться, или приседать.

– Зайди солнце за гору, а все лиха за орехову кору, – шептала нараспев повитуха, – на синем море камень, на том камне дуб, на том дубе тридевять ветвей, на тех ветвях тридевять гнёзд, на тех гнёздах тридевять уток – от женочьего, от девочьего, от хлопечьего, от мужицкого – русый волос, чёрный волос, рудый волос, белый волос. Святые святители, идите ему на помощь; как стал так и перестал…

Повитуха повторяла вновь и вновь свои заклинания, а малыш, удивлённо, совершенно не понимая её, жмурился от лучей восходящего солнца…

Приам взял на руки крохотное тельце новорожденного малыша, укутанного в белоснежную простыню…

– Геркле будет счастлив такой новости, когда вернётся из похода, – прижал он внука к могучей груди, – перед твоим рождением, многомудрый Лаокоон видел дивное видение. Оно может означать только рождение могучего царя, который прославит нашу державу и превознесёт Трою над всеми городами мира.

– Мы решили назвать его Таг, – прошептала царевна, глядя на Приама, – мы решили с Геркле, когда он уходил в поход, что если родится сын, то будет носить это имя. Ведь этим именем зовут всех людей царской крови. А когда он вырастет и займёт престол своих предков, то само его имя будет говорить, что он Царь Царей.

– Значит, на свет появился Царь Царей? – улыбнулся малышу Приам, – ты Царь Царей? И удивительно похож на своего отца… Пока что тебя самого хранят дедушка и папа с мамой, да ещё Асмень, хранитель всех малышей, и бедных и богатых…

Таг ещё не понимал чего от него хотят и кто этот огромный старик, держащий его на руках и говорящий что-то странное и непонятное. Он только жмурился от света и беспомощно пытался оттолкнуться от назойливого деда, а дед продолжал смеяться и шутя играл с ним…

У Приама был не один сын. Старшим был Геркле, отец этого малыша. Геркле вырос в могучего богатыря, мечту всех троянских девиц, боготворимого и почитаемого воинами. Он командовал армиями державы хеттов от Моря Тысячи Островов до пустынь, раскинувшихся далеко на востоке, на границах с горной страной Урарту и пустынной Ассирией где живут коварные атураи. Оттуда откуда берут своё начало реки Тигр и Евфрат, текущие в страну халдеев. Он прошёл огнём и мечом от Урарту до Ура и вторгся в Миср (Египет), испепелил страну хананеев и покорил непокорную Финикию, где теперь стояла вторая Троя – Угарит.

О Геркле слагали песни, славили в гимнах и называли его именем детей. Это он, Геркле, посадил всех троянских воинов на коней и теперь троянское войско стало быстрым словно молния, за что враги прозвали его Погонщиком Коней. Ведь он встречал зарю под Милетом, обедал в Лукке, а спать ложился под Ниневией! Ведь он не возил с собой шатров, а ночевал посреди поля у костра, подложив под голову седло, и укрывался плащом. И трусливые враги обещали осыпать золотом любого, кто сразит в бою или предательски, обманом, троянского богатыря Гектора…

Вторым сыном Приама был Парис, рождённый той же матерью-фригийкой, при родах которого она и умерла. Поэтому он и носил фригийское имя в память о своей матери.

Единственное что роднило этих двух братьев, это была кровь. Парис был так же горд и красив, как и Геркле, даже отважен. Но он был слаб. В отличие от Геркле, Парис не особо вмешивался в военные дела. Они его интересовали меньше всего, хотя он старался никогда не пропускать военных игр своего брата. Но редко когда выходил победителем. Он засиживался за книгами и даже пытался писать их. Если Геркле туго давалась грамота, то Парис освоил её ещё в раннем детстве и стал настоящим мастером в чистописании.