Жак Ле Гофф - Герои и чудеса средних веков

Наконец, есть и чисто легендарные фигуры. Это, например, подложный папа, оказавшийся женщиной — папессой Иоанной, или рыцарь-разбойник, защитник слабых, связанный с лесным миром, Робин Гуд, упоминающийся в летописях XIV века, без малейшего подтверждения его исторического существования в реальности. Это — тут уж сомневаться не приходится — фея Мелюзина и волшебник Мерлин. Даже в первом приближении перечень показывает, что на границе между историей и легендой, между реальностью и воображением средневековое имагинарное строит взаимопроникающий, смешанный мир, представляющий собой сущностный сплав той реальности, что возникает из ирреальности существ, возбуждавших воображение средневековых мужчин и женщин. Читатель может сам видеть, что в этой книге нет ни одного персонажа, который бы ни получил в Средние века или позже статус персонажа легендарного: например, Жанна д'Арк не поражала средневековое воображение, и, даже став персонажем квазилегендарным, она на самом деле не выпала из истории, а если и так, то просто для одних стала подлинной святой, а для других — носительницей националистической идеологии. По перечню видно и то, что представленные здесь герои главным образом мужского пола. Это органично отражает те времена и ту цивилизацию, которую Жорж Дюби называл «грубым мужским обликом Средневековья». И все-таки нельзя — и даже никак нельзя — утверждать, будто женщина совсем не развивалась в эпоху Средневековья, включая и территорию мифов и легенд, и на этих страницах мы встретимся с четырьмя женщинами, совершенно непохожими друг на друга. Одна из них — личность романтическая, она в самом сердце куртуазной темы, зовут ее Изольда, и я не захотел разлучать ее с Тристаном — в этой книге она представительствует от имени знаменитых пар, населяющих общественную жизнь и имагинарное Средних веков: Элоизы и Абеляра, святого Франциска и святой Клары Ассизской, Тристана и Изольды. В своем труде я не пожелал разлучить их, к чему без всякой жалости стремилась легенда, как в этом, к счастью, и не преуспев. Другая жен­щина — плод фантазий клириков. Она хорошая иллюстрация того, как велик был страх, который испытывали перед женщиной, этой новоявленной Евой, перед ее обаянием и ее уловками свирепые и нескладные вояки. Экий будет скандал, да просто полная катастрофа, случись вдруг женщине коварно проникнуть в мужское тело и вжиться в мужскую роль, которой достоин только мужчина. Из такого страха, из такого фантазма и родилась легендарная папесса Иоанна.

Две другие героини этой книги — существа сверхъестественные, сказочные; они — свидетельство присутствия в самой глубине христианского Средневековья тем и персонажей, доставшихся в наследство от языческих верований, худо-бедно побежденных или просто поверхностно христианизированных. Из германского языческого мира выступает дева-воительница, охраняющая врата тевтонского рая — Вальхаллы, и зовут ее Валькирия. Другая родом из мира кельтского и инфернального — это Мелюзина. Я хотел бы уже сейчас подчеркнуть важность в средневековом имагинарном того, что несколько неопределенно называют «народной культурой». Эта книга не сосредотачивается специально — хотя мы их еще встретим рядом с нашими героями — на «чудесных» объектах, тут читатель не найдет статей, посвященных таким важным предметам средневекового имагинарного, как мечи, например Жуайез Карла Великого, Дюрандаль Роланда, Экскалибур Артура, или любовные напитки, сыгравшие такую важную роль в истории Тристана и Изольды; наконец, нет и статьи о таком таинственном и мистическом предмете, вознесенном на самые вершины рыцарского идеала, как Грааль.

Помимо героев индивидуальных в этой книге представлены и коллективные персонажи, населявшие средневековое имагинарное. Как мы уже сказали о витязях и богатырях, они вырастают то из понятия воинской доблести, то из куртуазности, а бывает, что и из того, и из другого разом. Тут в центре рыцарского имагинарного — фигура рыцаря, а в центре имагинарного куртуазного — трубадур. Я присовокупил к ним и большого забавника средневекового высшего общества, паяца, выдумщика игр и смехуна — жонглера.

Подобно святым и королям, представленным ранее и в другом труде, здесь читатель не встретит и обитателей горних миров. Бесчисленные существа, населяющие небеса и преисподнюю, но частенько прогуливающиеся и по нашей грешной земле, ангелы и демоны, которые непрестанно нападают на людей или защищают их, не принадлежат к составляющему суть этой книги сонму существ преимущественно человеческих, хотя и легендарных и мифологических. Тут будет единственное исключение: речь о «свите Эллекена», которую немцы называют «дикой охотой» или «ревущей охотой» ( wilde , wutende Heer ), потому что эта кавалькада фантастических всадников, проносящихся сквозь ночи имагинарного средневековых людей, состоит из существ человеческих и, как все привидения, относится к области «чудес». Я не останавливаюсь здесь и на фантастических существах в человеческом обличье, почти никто из коих не смог дорасти до степени элемента, индивидуализированного Средневековьем и оставленного им последующим векам. Я говорю о карликах и великанах. В средневековом имагинарном они встречаются повсюду, но память об этих созданиях необычного роста не приобрела индивидуальной формы. Среди карликов лишь один, отличавшийся необычайной красотой карлик-персонаж жесты «Гюон из Бордо», Оберон, своим волшебным рогом оставил след в истории музыки благодаря романтической опере Вебера. Среди великанов лишь один-единственный, если не считать злобного Морхольта из истории о Тристане и Изольде, преуспел в том, чтоб дорасти до положительного героя и даже стать святым, — это святой Христофор, на своих плечах внесший младенца Христа в имагинарное наших дней.

Зато среди героев и чудес можно будет найти и двух представителей чудесного мира животных. Животные не только изобильно населяли и домашний быт, и дикие просторы вокруг мужчин и женщин Средневековья — они еще и осаждали или озаряли их имагинарный универсум. Здесь они представлены животным легендарным — единорогом и животным реальным, которого легендарным сделала литература, — лисом. Оба они, будучи на равных с мужчинами и женщинами Средних веков, здесь служат иллюстрацией отсутствия границы между миром чисто имагинарным и миром, пережившим трансформацию посредством фантазии, — это характерно для средневекового универсума, не осознающего никаких разграничений между природным и сверхъестественным, миром здешним и миром потусторонним, реальностью и фантазией. Однако в этой книге не нашлось места для особого ряда имагинарных животных — для чудовищ. Чудовища в большинстве своем существа исключительно зловредные, а герои и чудеса нашего исследования — персонажи либо положительные, либо по меньшей мере двойственные. На этих страницах охарактеризованы самые достойные представители средневекового имагинарного. Кроме героев, есть в книге и другой раздел — чудеса. Категория чудесного — это наследие времен Античности, а если точнее, то наследие римской учености в христианские Средние века. Само слово, которое появилось в форме mirabilia — во множественном числе, означает реальные географические и в широком смысле природные достойные удивления диковины. Понятие это входит в средневековую литературу и обиход через простонародные диалекты; чудо встречается еще в XII веке в старофранцузском языке в «Житии святого Алексея» и «Песни о Роланде»; другие слова, также выросшие из латыни по схожей схеме, есть в итальянском языке, испанском и португальском языках; в тот же исторический период в немецком встречается Wander , а в английском — Wonder , а славянские языки, например польский, используют корень «куд» («чуд»). Чудесное стоит в одном ряду с чудотворным и магическим.