Иван Рак - Мифы и легенды народов мира. т.3. Древний Египет и Месопотамия

Утром, от сна пробудившись, Гильгамеш очищает оружье.
Грязное скинув с себя, все чистое он надевает.
В мантию облачившись, он примеряет тиару.
На красоту Гильгамеша Иштар направила взор свой.
С речью к нему обратилась: — Супругом стань мне, владыка!
В дар от меня ты получишь небесную колесницу,
Золотом блещут колеса, остов янтарный пылает.
Сразу же быстрые мулы тебя на небо доставят.
Ты дворец мой увидишь и пройдешь через двери
В благоухание кедров. Перед тобою колени
Слуги мои преклонят и одарят великим богатством.
— Слушать тебя не желаю. — Гильгамеш отвечает богине. —
Лучше тебя одарю я дарами, какими желаешь.
Дом твой небесный украшу, зерном амбары наполню,
Только б тебя не коснуться. Твое отвратительно лоно.
Ты — как жаровня, которая в стужу тепла не приносит,
Ты — как дырявая дверь, что в дом пропускает все ветры,
Ты — как колодец без крышки, песчаному вихрю открытый,
Ты — сандалия, жмущая ногу, мех, пропускающий воду.
Вспомни, кого ты любила, и в любви клялась, не краснея.
Где юноша чудный Думузи и почему он страдает? [234]
Пастушонка-птичку любила и его, как других, погубила.
Слышишь, как он рыдает: «Крылья, верните мне крылья!»
Лев могучий тебе полюбился — семь ловушек ему награда.
Жеребца ты на ложе пустила, чтобы отправить в конюшню,
Чтоб уздечку в рот ему всунуть и лишить желанной свободы.
И еще пастуху-козопасу ты любовь свою подарила.
На костре выпекал он лепешки, сосунков приносил ежедневно —
Ты ж его превратила в волка, и его гоняют подпаски.
Был тобою любим Ишаллану, твоего он касался лона.
Где теперь этот муж влюбленный? В паука ты его превратила! [235]
Эту дерзкую речь услыхав, взвилась в небо богиня осою

И предстала перед очами своего родителя Ану.
Слезы лились потоком, а глаза, как звезды, сверкали.
— О отец мой, — вопила она. — Гильгамеш причинил мне обиду:
Перечислил мои прегрешенья, опорочил меня перед всеми.
— Ты сама, — ей родитель ответил, — оскорбила царя Урука.
Потому-то и перечислил Гильгамеш твои прегрешенья.
— Нет, он будет мною наказан, — не унималась богиня. —
Если меня не поддержишь, Нижний мир я открою +
И оттуда выпущу мертвых, чтобы живых всех пожрали.
Устрашенный этой угрозой, обратился Ану к богине:
— Я согласен. Какую же кару ты решила ему назначить?
— Бык мне твой нужен, — сказала богиня, — пусть Гильгамеша погубит.
— Будет бык, — отвечает Ану. — Только он нуждается в корме,
Ибо бык он земной, не небесный, любит он траву и мякину,
Но в зерне его главная сила. Так очисти людские амбары,
Чтобы бык мой не был голодным и сражаться мог с Гильгамешем.
— Будет сделано все, что ты просишь, — отвечала отцу богиня.

Эту ночь запомнили люди. Бык свалился с неба на землю,
Опустился на берег Евфрата. В семь глотков осушил он реку,
И побрел он, мыча, к Уруку, — ведь Иштар его погоняла.
До сих пор можно видеть ямы от дыхания страшного зверя.
Шум услышали побратимы и покинули города стены.
Бык, узрев идущих героев, брызнул в лица им едкой слюною
И хвостом ударил огромным. От удара Энкиду согнулся,
И за рог он быка ухватился, приподняв могучую морду.
Гильгамеш же ударил в горло, и свалился бык бездыханным.
У чудовища вырезал сердце Гильгамеш в подарок Шамашу.
Со стены Урука богиня изрыгала во гневе бессильном
Побратимам проклятья. И тогда Гильгамеш изловчился —
У быка он вырезал корень и швырнул им в лицо богини.
Созвала всех блудниц богиня, чтоб оплакать эту потерю, —
Бычий огромный корень, что на ствол был похож древесный.
Гильгамеш же созвал умельцев, чтоб рога в серебро оправить.
В них входило шесть мер елея, чтобы им совершить возлиянье
В честь отца своего Лугальбанды.

День тот веселье принес им. До темноты вспоминали,
Как быка поразили и как над Иштар надсмеялись.
В сон погрузились они. И средь ночи вскрикнул Энкиду,
Разбудив Гильгамеша, о виденье поведал он другу.
— Мне небесный дворец приснился и великих богов совещанье.
И вещает Ану Эллилю: — Но они быка погубили
И Хумбабу, хранителя леса. И они похитили кедры.
Гильгамеш за это в ответе. Умереть царь Урука должен.
— Нет, за все ответит Энкиду! — возмущенно Эллиль воскликнул.
В разговор их Шамаш вмешался: — За какую вину он в ответе?
Не твоим ли велением, Ану, бык небес и Хумбаба убиты?
— Помолчал бы ты лучше, сын мой, — отозвался Ану во гневе. —
Ведь ты сам был их провожатым и пособником их преступлений.
Лег Энкиду на ложе бледный. Его губы затрепетали.
Гильгамеш залился слезами: — Почему, о друг мой любезный,
Почему меня оправдали? Ведь мы оба Хумбабу убили
И быка небес поразили. И советчиком был нам Шамаш.
Но тебя я спасу от смерти. Умолю я богов о прощенье.
На алтарь принесу все богатства. Все кумиры озолочу я.
Вдруг послышался Шамаша голос, проникший вместе с лучами:
— Не помогут вам эти жертвы. Ни к чему вам золото тратить.
Не меняет Ану решенья, не вернется в уста ему слово.
Такова судьба человека. Все живущее смерти подвластно.
— Я готов богам подчиниться, — в слезах отвечает Энкиду. —

Пусть сбудется все, что предрек ты, сон посылая вещий.
Но пока со мною мой разум, прими мои пожеланья.
Я, как зверь, родился в пустыне и людских не знал бы страданий,
Если б мимо прошел охотник, не привел бы в пустыню блудницу.
До сих пор бы с газелями пасся и теснился у водопоя.
Пусть же будет кара обоим. Посылаю я им проклятья.
Пусть охотника руки ослабнут и он тетивы не натянет!
Пусть стрела не достигнет цели, пусть капкан его звери обходят!
Но обрушатся главные беды пусть на злодейку-блудницу.
Об очаге пусть забудет, пусть ее из гарема прогонят!
Пусть пиво впрок не пойдет ей, пусть оно выйдет рвотой!
Пусть живет одинокой и пусть на холоде стынет!
Пусть посетит ее нищий, пусть бродяга ее колотит! [236]
Шамаш возвысил свой голос: — Не виновата блудница.
Я проклятье снимаю. Кто, Энкиду, кормил тебя хлебом?
Кто познакомил с сикерой, что людям приносит забвенье?
Кто в товарищи дал Гильгамеша, что сейчас сидит с тобой рядом?
Он сердце твое успокоит, как положено брату и другу,
На почетное ложе уложит, призовет он царей иноземных
И, обряд свой исполнив скорбный, удалится ко львам в пустыню.

Едва лишь утро зарделось [237] , Гильгамеш над Энкиду склонился,
Положив на грудь ему руку, гимн пропел погребальный:
— Сын пустыни и друг мой лучший, породила тебя антилопа,
Молоком ты вскормлен газельим на далеких пастбищах горных.
О тебе вспоминают звери, что теснятся у водопоя,
В кедровых рощах, Энкиду, о тебе вздыхают тропинки,
Плачут гор лесистых уступы, по которым с тобой мы взбирались.
И Евлей [238] проливает слезы, и рыдает Евфрат многоводный,
Возвратившись в прежнее русло, о быке небес вспоминает.
Слезы льют старейшины града, те, что нас в поход провожали,