Юрий Пернатьев - 200 мифов народов мира

Прибыв в Дельфы, царские сыновья поднесли богу Аполлону драгоценные дары и пожелали узнать свое будущее. На что таинственный голос пифии из глубины расщелины изрек, что тот, кто первым поцелует свою мать, получит верховную власть в Риме. Сыновья царя поняли это прорицание буквально и отложили его решение до возвращения домой, правда, договорившись не извещать об этом младшего брата Секста. Но догадливый Брут истолковал слова пифии совсем по-другому и, сделав вид, что споткнулся, коснулся губами земли – матери всех людей.

Вернувшись из Дельф, сыновья застали Тарквиния Гордого в разгар подготовки войны с племенем рутулов из-за богатого города Ардеи. С ходу его взять не удалось, и войска римлян осадили город. Собравшись на пирушку в палатке Секста Тарквиния, молодые воины стали восхвалять высокие достоинства своих жен.

Разгоряченные вином спорщики вскочили на коней и помчались в Рим, чтобы лично увидеть, чем заняты в их отсутствие истинно добродетельные римские жены. И увидели, что они либо развлекались болтовней с подругами, либо были на пиру у царских невесток. Лишь одна Лукреция, прекрасная и скромная жена Коллатина, участвовавшего в споре, сидела со служанками, занимаясь пряжей. Она приветливо приняла нежданных гостей, и в сердце Секста, плененного ее красотой, зародился коварный замысел.

Спустя несколько дней Секст без ведома Коллатина снова отправился в дом приглянувшейся хозяйки. Ничего не подозревавшая Лукреция, оказав гостеприимство, велела слугам с наступлением ночи отвести приезжего в спальню для гостей.

Убедившись, что все в доме спят, Секст с обнаженным мечом прокрался в покои Лукреции и, разбудив испуганную женщину, попытался склонить ее к прелюбодеянию. Но ни угрозы, ни мольбы не могли поколебать ее добродетель. И лишь когда Секст поклялся, что, убив ее, он положит к ней на ложе задушенного раба и сама память о ней будет обесчещена в глазах ее близких, несчастная уступила насильнику.

Вне себя от горя и унижения, Лукреция послала вестника к отцу и мужу в лагерь, чтобы сообщить о несчастье. Коллатин приехал вместе с Луцием Юнием Брутом, которого встретил по дороге. Лукреция, рассказав все, что произошло, стала умолять об отмщении негодяю, опозорившему ее непорочное имя. Молча внимали друзья несчастной женщине, задыхавшейся от рыданий. Не слушая утешений, она промолвила:

– Я не признаю за собой вины, но не освобождаю себя от казни, – и твердой рукой вонзила себе в грудь кинжал.

Потрясенные свершившимся, отец и муж молча стояли у постели Лукреции. А Брут, вынув из груди кинжал, обагренный кровью, поклялся, что отныне будет преследовать царя Тарквиния и его преступную жену, где бы они ни были. Такую же клятву потребовал он и от друзей, пораженных тем, что за внешним слабоумием скрывается такая сила духа и благородство.

Вынеся тело несчастной жертвы на форум, соратники призвали жителей города идти в Рим, чтобы положить конец злодействам и насилию. Толпа вооруженных жителей Коллации под предводительством Брута вошла в Рим и призвала на свою сторону народ, собравшийся на форуме. Брут, потрясая кинжалом, напомнил о злодее Тарквинии, убившем престарелого Сервия Туллия на глазах у всех, и о чудовищном святотатстве его жены, растоптавшей конями тело собственного отца; припомнил и все унижения, которым царь подвергал бедняков.

Справедливый гнев Брута, его грозное красноречие вызвало в народе столь сильное возмущение, что здесь же было решено лишить Тарквиния Гордого власти и изгнать из города вместе с женой и детьми. Напрасно царица Туллия в смятении металась по городу. Все, кто видел ее, слали ей проклятия и призывали фурий-мстительниц отомстить за убитых родителей. Потрясенный неожиданным поворотом событий, Тарквиний был вынужден искать убежища в Этрурии вместе со своими сыновьями.

При общем согласии во главе римского государства должны были стоять два консула, избиравшиеся народным собранием сроком на один год. Первыми консулами Римской республики были избраны Луций Юний Брут и Коллатин. Править они должны были по очереди, сменяя друг друга каждый месяц.

Несмотря на бегство Тарквиния, Брут, хорошо знавший его коварную натуру, не сомневался, что изгнанник будет пытаться склонить хотя бы часть римлян на свою сторону. Поэтому, желая уберечь трудно доставшуюся свободу, Брут потребовал от сената и всего народа торжественной клятвы, что никогда не допустят единоличной царской власти. Народ такую клятву дал, потребовав изгнания из города всех, кто по любой линии принадлежал к семье Тарквиниев.

Как и опасался Брут, Тарквиний Гордый не сложил оружия, занявшись подкупом и уговорами своих сторонников. В результате организовался настоящий заговор с целью восстановить власть Тарквиния в Риме. Лишь благодаря счастливой случайности (один из рабов знатного римлянина Вителлия сообщил консулам об измене) заговорщики были схвачены во время трапезы с послами Тарквиния. При них обнаружили письма, в которых Тарквинию были даны заверения о готовности свергнуть республику в Риме и восстановить царскую власть.

Наступил день казни. В полном молчании оба консула вышли, сели на свои места и приказали ликторам приступить к исполнению приговора. С заговорщиков были сорваны одежды, их долго секли прутьями, а затем отрубили головы. После свершения казни консулы отличили раба, раскрывшего заговор против Римской республики. Он получил освобождение, ему также было даровано римское гражданство.

Узнав, что надежды на заговор рухнули, Тарквиний Гордый решил собрать войско этрусков и двинуться на Рим, обещая воинам богатую добычу. Едва отряд под предводительством Тарквиния вступил в римские владения, консулы двинулись им навстречу. Впереди с обеих сторон выступала конная разведка. Брут, окруженный ликторами, ехал в первых рядах отряда. Аррунс, сын Тарквиния, увидев его, с воплем «Боги, отомстите за царей!» ринулся навстречу римской коннице. Брут с юношеским пылом бросился навстречу врагу. Соперники с такой силой вонзили свои копья друг в друга, что насквозь пробили щиты, получив смертельные раны. Оба рухнули с коней.

Победа римлян была решена богом Сильваном, наведшим ужас на войско Тарквиния. Громовой голос бога провещал из леса: «В битве пало одним этруском больше – в сражении верх взяли римляне».

После битвы погибшего Брута почтили пышной погребальной церемонией. Весь Рим скорбел о мужественном и благородном воине, который превыше всего ценил свободу отечества. Но еще более почетным было объявление годичного траура, в течение которого римские женщины оплакивали Брута как сурового мстителя за поруганное женское достоинство.