Дмитрий Шеппинг - Древние славяне

— Душно мне, тяжко, брат меньшой! Помоги мне из гроба на Божий свет выйти!

Взял Илья богатырский меч Святогора, только не в силу старому казаку размахнуться им, по каменной крышке ударить.

— Нагнись ко мне, — говорит Святогор, — я дохну на тебя духом своим богатырским!

Дохнул на Илью Святогор, и почувствовал Илья, как сразу в нем силушки прибавилось. Размахнулся он Святогоровым мечом и ударил по гробовой крышке.

Зазвенел меч о камень, погнулся, а на месте, где им Илья ударил, поперек всего гроба полоса железная выросла.

Ударил Илья еще раз — другая полоса железная по крышке протянулась.

Стонет, задыхается Святогор.

— Нагнись еще, меньший брат, дохну на тебя еще своим духом богатырским, передам тебе всю свою великую силушку: может быть, тогда освободишь меня.

— Будет с меня и этой силы, — отвечал Илья, — передашь ты мне всю свою диковинную силушку — и меня тогда, как тебя, мать земля носить не станет.

Тогда Святогор промолвил:

— Хорошо ты сделал, меньший брат, что меня сейчас не послушал: дохнул бы я на тебя мертвым духом. Тут бы тебе и конец был. Прощай же — видно, мне судьба здесь смерть принять. Владей моим мечом–кладенцом, а коня моего привяжи здесь ко гробу; никому не совладать с ним — никого не будет носить он после меня.

Распрощался Илья со старшим своим братом названым; три раза в землю дивному гробу поклонился, пролил слезу горючую, призадумался, да и поехал тихонечко в путь–дороженьку дальнюю.

Пирует ласковый князь Владимир Солнышко в стольном своем славном городе Киеве. Гостей видимо–невидимо сидит за столами белодубовыми: тут и князья–бояре и богатыри могучие; тут и купцы торговые, и мужики деревенские. Длится пир и день и два: вино и мед рекой льются; нет конца переменам яств сахарных.

Посмотрел Солнышко на веселых гостей своих, пригорюнился, призадумался да и говорит:

— Все–то здесь у меня на пиру добрые молодцы женатые, у меня одного нет жены, а у вас княгинюшки. Не с кем жить мне, не с кем совет держать. Кто из вас не знает ли для меня невесты? Чтобы лицом была пригожая и речи умела вести разумные: была бы мне доброй женой, а вам княгинюшкой ласковой.

Молчат все гости в ответ на речь князя; младший за старшего прячется. Один только добрый молодец, богатырь Дунай Иванович, вышел из–за стола, поклон князю низкий отдал и промолвил:

— Князь Солнышко! Знаю я для тебя невесту: в литовском царстве у короля есть две дочери красавицы: старшая Настасья–королевична все по полю чистому ездит, ищет подвигов богатырских; младшая Евпраксия живет дома, сидит в тереме высоком, тридесятью замками заперта, чтобы солнышко не пекло ее лица белого, чтобы добрые люди красоты ее несравненной не сглазили. Во всем свете не сыскать другой такой красавицы и разумницы, как Евпраксия–королевична: будет она тебе, князь, хорошей женой, а нам княгиней ласковой.

Понравились Владимиру речи Дуная.

— Возьми ты у меня, Дунаюшка, — сказал он, — сорок тысяч воинов, возьми и казны золотой, сколько надобно, и поезжай скорее в Литву сватать за меня прекрасную Евпраксию: если не отдадут ее тебе добром, добудь силою, только привези мне мою суженую, а я тебя награжу всем, чего сам пожелаешь: и городами с пригородами, и селами с приселками, и серебром, и золотом, и скатным жемчугом.

И поднес князь богатырю чару зелена вина в полтора ведра.

Взял Дунай чару одной рукой, выпил ее единым духом — не поморщился; взыграло в нем сердце богатырское; говорит Дунай князю:

— Солнышко Владимир! Не надо мне ни казны, ни воинов. Отпусти только со мной в Литву моего любимого товарища, Добрыню Никитича, да дай нам двух коней неезженых, да две плетки нехлестанные, да два новых седелышка черкасских!

И наутро выехали два богатыря из стольного Киева: видели, как они на коней садились, только не видели, как они в путь–дорогу ехали: вспорхнули добрые молодцы, словно два сокола, — только их и видели.

Едут не день, не два — едут неделю–другую и приехали в Литву храбрую, прямо на двор королевский. Говорит Дунай Добрыне:

— Останься пока, Добрынюшка, около коней во дворе королевском и сам поглядывай на окна палат белокаменных: если что понадобится да позову тебя — поспеши мне на помогу.

Расстались богатыри. Идет Дунай во дворец к королю литовскому. Знает добрый молодец обычаи заморские: крестом себя не осеняет, Богу не молится — кланяется королю в пояс.

Узнал король Дуная, обрадовался:

— Здравствуй, Дунаюшка, куда путь держишь? Еще послужить мне не хочешь ли? Был ты мне верным слугою: год прожил конюхом, а другой год чашником, а третий стольником; за твои службы усердные посажу я тебя за большой стол на большое место, ешь, пей досыта.

— Батюшка король! — отвечает Дунай. — Приехал я с добрым делом: послал меня ласковый Владимир князь сватать за него дочь твою, прекрасную Евпраксию–королевичну. Прислал тебе Солнышко на этом и грамоту свою государскую.

Нахмурился король, разгневался:

— Не за свое ты дело взялся, Дунай Иванович. Где же это видано, чтобы младшую дочь раньше старшей присватывать, замуж выдавать!

И позвал король своих татар:

— Возьмите–ка вы Дуная за белые руки да заприте его в погреба глубокие, закройте решетками железными, задвиньте досками дубовыми, сырой землей сверху засыпьте. Пусть погостит у нас в глубоком погребе, на досуге думу раздумает.

Вскочил тут Дунай из–за стола на резвые ноги: как уперся руками в столы белодубовые — все столы закачались, посуда порассыпалась, напитки поразливались, все татары перепугались. Перескочил тут Дунай через золотой стул, схватил татарина за ноги, стал им направо, налево помахивать, других татар побивать. Сам король со страху бегает по палате, шубой от Дуная прикрывается, уговаривает доброго молодца:

— Уймись, свет Дунаюшка, не гневайся, попомни мою прежнюю хлеб–соль королевскую, не губи моего народа, слуг верных. Садись лучше со мной за дубовый стол; отдам за князя Владимира дочь свою Евпраксию; дам ей в приданое и коней добрых, и казны, сколько надобно.

— Не умел ты меня, добра молодца–свата, честью встретить, так я без тебя управлюсь; сам возьму, что мне понравится!