Ольга Петерсон - Мифы и легенды народов мира. Том 6. Северная и Западная Европа

— Мы точим мечи на Лемминкяйнена, на чужеземца, который стал выше всех нас своими могучими песнями.

Заглянул Лемминкяйнен во все окна и везде видел то же самое. Невольный страх закрался и в его душу, он увидел ясно, что ему нельзя более оставаться на острове: надо спешить на родину. Пошел он на берег, к тому месту, где лежал его челнок, но увидел одни лишь полусгнившие остатки его. И принялся он быстро за работу и стал искусной рукой вырубать себе новое судно. Под утро судно уже было готово, и первые лучи солнца опять застали его на море — он мчался на родину, и попутные ветры широко раздували его парус, а пенистые волны тихо и мерно, словно лаская, колыхали его челнок. А сам Лемминкяйнен горько оплакивал разлуку с друзьями и милыми, которых покидал навсегда, плакал, пока еще виден был остров, пока высокие горы не погрузились в волны.

Долго ехал Лемминкяйнен, не скоро увидел он берега своей родины! Невесело вышел он на берег. «Что–то ждет меня там? Кто–то встретит меня?» — думал он, ступив ногой на родной песок. Приходит на место, где прежде стоял дом его отца, где жили его близкие и родственники, приходит и не узнает места. Все как будто переменилось: вместо прежнего селения видит он обширную площадку, заваленную грудами угольев, вместо прежних друзей и родных находит среди развалин давно побелевшие от дождей и снегов кости — видно было, что огонь и меч опустошали здесь все, а бурный осенний ветер мало–помалу стирал и разносил самые следы прежнего жилья на этом месте. Видит Лемминкяйнен, что там, где прежде был дом отца его, растет теперь осиновая роща, высокие ели стоят в огороде, а прозрачный студеный ключ порос частым вереском.

— Я играл на этом дворе, я прыгал по этим камням, я катался, бывало, по тем лужайкам, я жил здесь с доброй матушкой моей — и где же это все теперь?

И горько зарыдал сирота; не домов было жаль ему, не широких дворов, не мягких лужаек — жаль ему было доброй матушки. Плакал он день, плакал другой, на третий день встал мрачнее ночи, глаза его пылали, как огонь, и лицо его было страшно, — видно было, что в нем проснулся прежний мужественный дух и заговорило прежнее желание мстить обидой за обиду.

— Пойду я туда, в Похъёлы, где живут безжалостные враги мои; пойду ли туда один или с толпой смелых товарищей, все равно не вернусь на родину, прежде чем не расплачусь с ними дочиста.

И пошел он быстрыми шагами по берегу моря, позабыв и слово, данное матери перед разлукой, и опасности, ожидавшие его на пути в Похъёлы.

Долго ли, коротко ли шел он по берегу, а только сильно проголодался. Стал он глядеть крутом себя, полагая, что найдет, чем утолить голод, взглянул на море и видит — вдали чернеется какое–то большое судно; много сидит на том судне народу, а на руле стоит высокий старик с густой седой бородой, а впереди всех гребцов сидит широкоплечий красивый мужчина средних лет, с головы до ног запачканный сажей. И стал кричать с берега Лемминкяйнен, стал спрашивать, чье это судно и куда направляется. В один голос отвечал ему народ с судна:

— Откуда ты сам и что ты за человек, когда не слыхал о знаменитом судне Калевалы, когда не узнаешь в нашем рулевом Вяйнямёйнена, а между гребцами Илмаринена.

— Не случалось мне их видеть, — отвечал, почтительно кланяясь, Лемминкяйнен, — а по слухам давно уж о них я знаю. Куда же вы, друзья, путь держите?

— Мы плывем на Север, в дальнюю Похъёлы, плывем для того, чтобы похитить из Похъёлы Сампо, которое там спрятано в медной горе. На Севере — Сампо, и все там живут припеваючи, а мы без него в Калевале с голоду умираем.

— Не возьмете ли вы меня к себе в товарищи, — сказал обрадованный Лемминкяйнен, — я ведь тоже иду в Похъёлы.

— Садись, поедем вместе, — сказал Вяйнямёйнен, — мы хорошему товарищу рады.

Подошло судно к берегу, быстро вскочил в него бесстрашный Лемминкяйнен, и опять мудрый певец Калевалы направил бег его к далеким берегам негостеприимного Севера.

Шумно рассекая волны бурного моря, мчалась на Север, в мрачную Похъёлы, ладья мудрого Вяйнямёйнена, весело пели на ней его спутники: Лемминкяйнен заливался во все горло, Илмаринен подтягивал только вполголоса, а все остальные стройно вторили им дружным хором.

— Экое пенье на море, экое веселье! — говорили прибрежные жители, мимо которых птицей проносилось по морю чудное судно Вяйнямёйнена.

Целый день плыли они морем да еще день болотом, на третий выбрались в широкую быструю реку; проплыв недолго рекой, они стали приближаться к водопаду, и Лемминкяйнен, боясь, что судно их разбьется о камни, обратился к реке с униженной просьбой:

И река услышала мольбы его, и судно их преспокойно спустилось по водопаду, не зацепив ни за один из порогов. Но вот уж и водопад и пороги давно остались позади, а судно вдруг обо что–то стукнулось и остановилось, словно глубоко врезавшись в мель своим острым носом. Напрасно Илмаринен, и Лемминкяйнен, и все их спутники напрягали свои силы, упираясь крепкими веслами в песчаное дно реки, напрасно сам Вяйнямёйпен пытался своротить свое судно рулем в сторону, оно оставалось совершенно неподвижным.

Что за чудо такое? — заговорил наконец Вяйнямёйнен. — Да взгляни ты под судно, Лемминкяйнен, на что мы там наткнулись? На пень ли, на камень, что ли? Ведь уж сколько времени сдвинуться с места не можем!

Лемминкяйнен не долго думал: как был, так и махнул в воду, только меч выхватил из ножен на всякий случай; но Илмаринен обеими руками ухватился за него и принудил остаться на судне, сказав:

— Куда ты суешься, безрассудный! Разве знакома тебе здешняя пучина? Или жизнь уж тебе недорога? Ты и отсюда, не бросаясь в воду, можешь видеть, на что именно натолкнулось наше судно носом!

И оба, перевесившись через край лодки, стали внимательно всматриваться в темные волны. Что же они увидели? Под лодкой лежала громадная щука и очень спокойно дремала: в ее–то жирную спину врезалось носом судно Вяйнямёйнена, а щука этого и не почувствовала, как будто вовсе не о ее спине и дело шло! Рассказали они Вяйнямёйнену про это великое чудо, а тот только посмеивается:

— Рубите, — говорит, — ее на куски, не то долго не удастся нам сдвинуться с места.

Стали они оба рубить щуку своими мечами, да только напрасно тратили силы, напрасно тупили оружие свое о стальную чешую водяного чудовища.