Сигрид Унсет - Сага о Вигдис и Вига-Льоте. Серебряный молот. Тигры моря: Введение в викингологию

А сам Эльвир…

Думая о нем, она начала, наконец, понимать, что он отдается ей целиком. Да, целиком, не требуя ничего взамен, он отдавал ей себя, свои мысли и чувства, заповедные места и воспоминания детства, жизнь на чужбине. Он показал ей привезенные им вещи, хотя до этого никто ими не интересовался, что доставляло ему горечь и разочарование. И, увидев их, она поняла это. Это были не золотые и серебряные вещи, какие обычно привозили домой; на эти вещи не польстился бы ни один вор. Эти вещи казались ему прекрасными, они напоминали ему о чем-то дорогом…

Он отдавал ей целиком не только самого себя и свою любовь. Он готов был ради нее лишиться даже сына, а уж она-то знала, что значит для него сын.

Он не пытался выставить себя благородным. Он не обманывал ни себя, ни ее лживыми клятвами.

И вот теперь он давал ей возможность свободного выбора.

Он сидел спокойно, с растрепанными волосами, поглаживая ножны ножа. Что он почувствует, если она соберет свои вещи и увезет мальчика в Бьяркей?

Он мог бы принудить ее, но он этого не сделал. Он мог бы взять ее силой в первую брачную ночь. Почему он не считал ценным то, что брал силой?

Она спросила его об этом.

— Мне не будет хорошо, если я не вижу, что тебе хорошо, — ответил он.

Какая-то тяжесть спала с ее плеч: она все поняла. Их первая ночь и все, что он рассказывал о Фрейре и Герд, говорили о том, что он думал не только о своих утехах, но и о ее желаниях. Его радость и ее добрая воля необъяснимым способом были взаимосвязаны.

И теперь она знала наверняка: Эльвир и все его устремления, его мысли и чувства, его мечта стать великим лагманном [36] Судья-старейшина. , его любовь к обычаям, к храму Мэрина, к законам и правам трондхеймцев, живость его рассказов, его улыбка, его ребячливость и увлеченность, его тщеславие и упрямство… теперь она все знала и не могла уехать.

И свеча уже почти догорела до отметки, когда она повернулась к нему. И по выражению ее лица он увидел, что выиграл.

— Сигрид, — сказал он, притянув ее к себе. — Моя Сигрид!

И позволив ему делать с собой все, что ему хочется, она ощутила в себе бесконечный мир.

Он почти ничего не говорил, просто лежал и ласкал ее, и она чувствовала, как в ней опять пробуждается желание и все те чувства, который, как она думала, были в ней убиты.

Желание ее росло, желание близости с ним. Ей казалось, что вся она раскрывается навстречу ему, словно цветок под лучами солнца.

— Эльвир… — сказала она, и в голосе ее чувствовалась вся глубина переживаемых ею чувств. Все ее желания были устремлены к одному: к слиянию с ним.

И тут в ней проснулась страсть, жестокая и о существовании которой она не догадывалась. Эта страсть овладевала ею, швыряя ее в водоворот чувств, от которых перехватывало дыханье.

И ей вспомнились роды. В тот раз она тоже ощутила в себе силы, о существовании которых не подозревала. И тогда она обрела саму себя в борьбе с болью.

И она стала сопротивляться, не желая выпускать на волю эти силы. Нет! Она не хотела, чтобы ее унесло бешеным водоворотом. Нет! Нет! Она боролась и почувствовала, что победила. Должно быть, она закричала, потому что рука Эльвира прикрыла ей рот.

И успокоившись, она посмотрела на него и увидела, как он беспомощен в своей страсти. И она поняла, что может улизнуть от него, оставив ему лишь пустую оболочку.

Она видела боль в его глазах, боль сожаления о том, что она не поддалась ему. Но он уже не мог остановиться, не мог оттолкнуть ее.

— Сигрид, во имя Фрейра… — простонал он.

Она вздрогнула. Фрейр и Герд, проклятие Скирнира… Хочет ли она пребывать во тьме и холоде наедине со своей силой воли?

— Нет, нет…

С этим сдавленным криком она прижалась к нему, поддалась ритму волнообразных движений, дала увлечь себя бешеному водовороту, дала волю страсти, граничащей с болью. И почувствовала свое единение с Эльвиром, слияние своей воли с его и стала частью его.

Находясь в полузабытьи, она ощущала гармонию счастья и боли в бесконечной цепи поколений… И провалилась в бездну спокойствия и удовлетворенности. Она не знала, долго ли находилась в этом состоянии, но, постепенно приходя в себя, увидела лицо Эльвира рядом со своим лицом, почувствовала его объятия.

Лицо его было преисполнено мира — мира спящего ребенка. Заметив, что она пошевелилась, он открыл глаза. Во взгляде его были тепло и уверенность. Со счастливым стоном он прижал ее к себе, и его непринужденная уверенность показала ей, что она принадлежит ему.

Пути назад не было. Никогда больше она не будет противопоставлять свою волю его. Силу, которую она ощутила, Сигрид отдавала теперь в его руки, и ничто в мире не могло помешать этому.

И она тихо заплакала у него на плече.

— Любимая, — сказал он, улыбаясь, — не надо плакать, ты была так добра…

— Прости… — с трудом произнесла она, — просто мне показалось, что я становлюсь твоей рабыней.

— Ты стала моей женой, — ответил он, — а не моей рабыней. Ведь то, что ты дала мне, ты дала добровольно. Хотела бы ты забрать все обратно?

— Нет, — подумав, ответила она.

— Ты моя, потому что хотела быть моей. Тебя связывает со мной твоя воля, — сказал он.

И она знала, что он прав, потому что ничего другого не желала, как быть его собственностью.

Пожар, охвативший поросшую лесом гору Грип, сопровождался страшным треском, похожим на громовые раскаты; летящие во все стороны искры смешивались с ливнем, хлеставшим по склонам холма. Черный дым пожарища клубился над скалами, смешиваясь с белым туманом. Низкие, клочковатые облака догоняли друг друга и касались поверхности воды своими разорванными краями, задевая пенные барашки волн.

По фьорду на всех парусах шли два корабля, подгоняемые высокими волнами, то зарываясь носом, то взлетая вверх, то вертясь на одном месте; потом один из них, подхваченный мощной волной, целиком выскочил из воды, словно дельфин.

У штурвала стоял Турир Собака. Одним глазом он смотрел за курсом корабля, другим — за возвышающимся над палубой драконом по правую сторону от него.

— Во имя Эгира [37] Древнескандинавский бог штормящего моря. , они обгоняют нас, Бьёрн! — крикнул он сквозь шум прибоя и ветра. Высокий человек, стоявший рядом с ним на юте, молча кивнул. Турир взглянул на парус.

— Укороти шкот на правом борте! — крикнул он.

На борту был только один человек, у кого не захватывало дух, когда они медленно, мучительно медленно начали обгонять другой корабль. Он спокойно стоял, опершись о мачту, с морщинистым, обветренным лицом и кустистыми бровями; потом он сел, с грустью глядя на вшей, бегавших по его мокрым волосам и бороде.