Автор неизвестен - Сокровенное сказание Монголов

§ 160. Тогда вместе с Ван-ханом двинулся и Чжамуха. По дороге он стал говорить Ван-хану: "Известное дело, что анда мой, Темучжин, издавна обменивается послами с Найманом. Вот почему он не подтянулся к нам теперь.

["Хан, хан! Я-то вот оказываюсь постоянно пребывающей чайкой, а мой анда – перелетной пташкой-жаворонком".] Ясно, что он переметнулся к Найману. Вот и опоздал!" На эти слова Чжамухи возразил Убчихтаев Гурин-Баатур: «Зачем же ты из угодничества так бесчестишь и поносишь своих честных братьев?»

§ 161. А Чингис-хан переночевал ночь на том самом месте. Рано утром, готовый уже к бою, он увидел, что Ван-хана нет на его стоянке. Тогда Чингис-хан тоже двинулся оттуда, сказав только: «Оказывается, они-то задумали вовлечь нас в беду-пожарище». Он перешел через Эдер-Алтайский расстанок-бельчир и, все время двигаясь в этом направлении, остановился и расположился лагерем в Саари-кеере. Вскоре Чингис-хан с Хасаром узнали, каких хлопот наделали Найманцы, но никому об этом не говорили.

§ 162. Дело в том, что Коксеу-Сабрах пустился преследовать Ван-хана. Он захватил Сангумову семью вместе с народом и юртом их, а также угнал с собою и добрую половину тех Ван-хановых людей и скота, которые находились в падях Телегету. Пользуясь таким их несчастьем, сыновья Меркитского Тохтоа, Хуту и Чилаун, забрав людей, отделились от Ван-хана и пошли вниз по течению Селенги на соединение со своим отцом.

§ 163. Разоренный Коксеу-Сабрахом, Ван-хан отправил к Чингисхану посла сообщая: «Найманы полонили у меня жен и детей. Почему и посылаю просить у тебя, сына своего, твоих богатырей-кулюков. Да спасут они мой народ!» Тогда Чингис-хан снарядил войско и послал четырех своих богатырей-кудюков: Боорчу, Мухали, Борохуда и Чилауна. Но еще до прибытия этих четырех кулюков Сангум уже вступил в битву при Удаан-хуте. Под ним уже пала его лошадь с простреленной голенью, когда подоспели четыре кулюка и спасли его. Спасли они и народ Ван-ханов и Сангумов и семьи их. Тогда Ван-хар сказал: «Некогда его благородный родитель точно так же вот спас мне мой окончательно потерянный было народ. Теперь я снова принимаю дар от своего сына, который послал своих четырех богатырей-кулюков и спас мой утраченный было навсегда народ. Да помогут же мне Небо и Земля воздать ему долг моей благодарности!»

§ 164. И еще говорил Ван-хан: «Итак, один раз мой утраченный улус спас мне мой анда Есугай-Баатур, а в другой раз погибший улус спас мне сын Темучждн. Эти отец с сыном, собирая мне утраченный улус, для кого же трудились они собирать и отдавать? Ведь я уже стар. Я до того одряхлел, что пора мне восходить на вершины. Когда же я в преклонных летах взойду на горы, на скалы, кто же примет в управление весь мой улус? Младшие братья мои – негодные люди. Сыновей у меня все равно что нет: один-единственный Сангум. Сделать бы мне сына моего Темучжина старшим братом Сангума! Вот тогда бы и стало у меня два сына, и тогда – на покой». После этих речей Ван-хан сошелся с Чингис-ханом в Тульском Темном Бору, и они дали друг другу обеты отцовства и сыновства. Наподобие того, какие слова произносились некогда при обряде братания Ван-хана с отцом Есугай-ханом, так же и теперь обряд усыновления состоял в произнесении таких слов:

На врага ли поспешно ударить – Как один, общей силой ударим. Или дикого зверя облавить – Как один общей лавой облавим.

[Ратуя с многочисленным врагом, будем ратовать вместе, как один. Ведя облаву на дикого зверя, будем вести облаву вместе, как один.]

Затем Чингис-хан и Ван-хан дали друг другу вот какое слово: Будем уповать только друг на друга, а потому

Змеи ль зубастые Нам клеветою шипят, – Мы клевете не поверим. С другом увидимся, Другу мы веру дадим. Змеи ль клыкастые Злобу внушают нам, – Злобу отбросим мы, Друга послушаем, Другу лишь веру дадим.

[Когда будет терзать нас зубастая змея клеветы, не будем доверять клевете; будем верить только тогда, когда лицом к лицу объяснимся. Когда будет терзать вас кль:кастая змея злобы, не будем предаваться злобе; будем верить только тогда, когда в личной беседе удостоверимся.]

Произнеся эти обрядные речи, стали жить они во взаимном дружелюбии.

§ 165. Чингис-хан же задумал еще усугубить их взаимную приязнь. Для этого он решил попросить для Чжочи руки Сангумовой младшей сестры, Чаур-беки, и в свою очередь, выдать нашу Хочжин-беки за Тусаху, сына Сангума. С этим предложением он и обратился. Тут Сангум, вздумав повеличаться своею знатностью, сказал такие слова: «Ведь нашей-то родне придется, пожалуй, сидеть у вас около порога, да только невзначай поглядывать в передний угол. А ваша родня должна у нас сидеть в переднем углу да глядеть в сторону порога». Эти слова говорил он с явным умыслом почваниться собой и унизить нас. Видимо, вовсе не соглашаясь на брак Чаур-беки, они не хотели связать себя словом. Во время этих переговоров Чингис-хан внутренне охладел и к Ван-хану и к Нилха-Сангуму.

§ 166. Об этом охлаждении Чингис-хана проведал Чжамуха, и вот, в год Свиньи (1202), отправились к Нилха-Сангуму на урочище Берке-эдет, что на лесистом склоне Чжечжеерских высот, отправились следующие. лица: Чжамуха, Адтан, Хучар, Харакидаец Эбугечжин-Ноякин, Сюйгеетай-Тоорил и Хачиун-беки. Тут Чжамуха первый повел хулительные речи. Он говорил: "Мой анда Темучжин явно и постоянно обменивается послами с Найманским Таян-ханом.

["С языка у него не сходят слова отец и сын, но в душе у него – совсем другое,. он таков только на словах.]

Ужели вы доверяете ему? Что с вами станется, если только вы не опередите его? Если же вы пойдете на анду Темучжина, то я присоединюсь к вам и ударю ему на перерез".

Алтан же с Хучаром высказались так: «а мы для вас – Оэлуновых сынков: Старших – Перебьем, Младших – Изведем».

[А мы для вас убьем старших, прикончим младших сыновей Оэлен-эхэ".]

Эбугечжин-Ноякин Хартаат говорил:

Сказал тогда Тоорил: «Пойдем лучше и захватим у Темучжина его улус. Что ему делать, когда улус его будет отобран и останется он без улуса?» Так, оказываете, говорили эти люди. Наконец, Хачиун-беки говорил;

§ 167. Ван-хан же, известясь об этом, прислал такой неодобрительный ответ: «Зачем вы так судите-рядите о моем сыне, Темучжине? Ведь он доселе служит нам опорой, и не будет к нам благоволения Неба за подобные злые умыслы на сына моего. Чжамуха ведь – перелетный болтун. Правду да, небылицы ли плетет он– – не разобрать!» Тогда Сангум опять послал сказать ему: «Как можно не верить тому, о чемболтает уже теперь всякий, у кого только есть рот и язык?» В таком роде еще и еще посылал он к отцу, но все безуспешно. Тогда он самолично, без свидетелей, отправился к отцу и говорит ему: «Уже и теперь, когда ты таков, каков есть, нам ничего не позволяется. Когда же на самом деле ты, государь мой и родитель ,, белому покропишь, черному запретишь», нам ли будет вверен улус твой – улус, с такими трудами собранный твоим родителем, Хурчахус-Буирух-ханом? Кому же и как будет передан улус?" На это Ван-хан ответил: «Как могу я покинуть своего сына, свое родное детище? Но ведь в нем доселе была опора наша, возможно ли злоумышлять на него? Ведь мы заслужим гнев небесный». Рассерженный этими его словами, сын его Нилха-Сангум, хлопнул дверьми и вышел вон. Тогда стало ему жаль Сангума, и Ван-хан велел его опять позвать и говорит: «Я ведь думаю только о том, как бы чего доброго не прогневить нам Неба, но сына-то своего, как же мне оставить своего сына? Это – ваше дело: делайте что только вам под силу!»