Джон Ирвинг - Дорога тайн

– Может, я, Лупе Ривера, всегда ею и буду, – несколько уклончиво ответила девочка. – А ты – другое дело. Ты не всегда будешь Хуаном Диего Риверой, ты другой, – единственное, что сказала об этом Лупе.

В то утро, когда жизнь Хуана Диего вот-вот должна была измениться, Ривера не отпускал пошлых шуточек насчет пистолета-брызгалки. El jefе с рассеянным видом сидел за рулем своего грузовика; хозяин свалки был готов совершить несколько ездок, начав с груза меди – тяжелого груза.

Вдалеке шел на снижение самолет – должно быть, садился, подумал Хуан Диего. Он все еще смотрел на небо в поисках воздушных судов. Возле Оахаки был аэропорт (в то время всего лишь взлетно-посадочная полоса), и мальчик любил наблюдать за самолетами, которые летали над basurero ; он еще никогда не летал на самолете.

В этом сне Хуана Диего было неизвестно откуда взявшееся представление о человеке на борту данного самолета – так с появлением самолета в утреннем небе и возник одновременно образ будущего, ожидавшего Хуана Диего. А в действительности в то утро что-то довольно обычное отвлекло внимание Хуана Диего от снижающегося вдалеке самолета. Мальчик заметил то, что принял за перо, – но не от вороны или стервятника. Просто какое-то перо (неясно чье) впилось снизу в левое заднее колесо грузовика.

Лупе уже юркнула в кабину и села рядом с Риверой.

Диабло, несмотря на поджарый вид, был откормленным псом – и он превосходил роящихся в мусоре собак свалки не только в этом. Диабло выглядел независимым самцом-отшельником. (В Герреро его называли «мачо-зверь».)

Если Диабло клал передние лапы на ящик с инструментами Риверы, то его голова с вытянутой шеей торчала наружу со стороны пассажира; упершись передними лапами в запасное колесо пикапа el jefe , Диабло перекрывал головой обзор Ривере в боковом зеркале – на стороне водителя оно было побито. В зеркальной паутине треснувшего стекла отражалась четырехглазая морда Диабло. У собаки вдруг оказывалось две пасти, два языка.

– А где твой брат? – спросил Ривера у девочки.

– Я тут не одна сумасшедшая, – сказала Лупе, но хозяин свалки абсолютно ничего не понял.

Когда el jefe дремал в кабине своего грузовика, он часто ставил рычаг переключения передач, который находился на полу кабины, на задний ход. Если бы этот рычаг стоял на первой передаче, ручка упиралась бы ему в ребра, не давая заснуть.

Теперь же «нормальная», а не раздвоенная морда Диабло возникла в боковом – небитом – зеркале заднего вида со стороны пассажира, но, когда Ривера посмотрел в зеркало со стороны водителя, в паутину треснувшего стекла, он так и не увидел в нем Хуана Диего, пытающегося вытащить странноватое красно-коричневое перо, придавленное левым задним колесом грузовика. Грузовик дернулся назад и наехал на правую ногу мальчика. Это всего лишь куриное перо, понял Хуан Диего. В ту же долю секунды он на всю жизнь стал хромым – из-за пера, такого же обыкновенного, как грязь в Герреро. На окраине Оахаки многие семьи держали кур.

Небольшой бугорок под левым задним колесом заставил куклу Гваделупской Девы на приборной панели покачать бедрами.

– Поосторожней, а то забеременеешь, – сказала Лупе кукле, но Ривера не имел никакого понятия о том, что она сказала; el jefe услышал крик Хуана Диего. – Ты разучилась творить чудеса – ты продалась, – говорила Лупе гваделупской кукле. Ривера, затормозив, выскочил из кабины и бросился к раненому мальчику. (Диабло лаял как сумасшедший – неотличимо от других собак. Все собаки в Герреро принялись лаять.) – А теперь посмотри, что ты наделала, – укорила Лупе куклу на приборной доске, быстро вылезла из кабины и побежала к брату.

Правая нога мальчика была раздавлена, расплющена и кровоточила, изувеченную ступню вывернуло по отношению к лодыжке и голени в позицию «на два часа». Ботинок соскользнул. Ступня словно уменьшилась. Ривера отнес Хуана Диего к кабине; мальчик так бы и кричал, но боль перекрывала ему дыхание, поэтому он хватал ртом воздух, затем снова не мог вдохнуть.

– Постарайся нормально дышать, а то потеряешь сознание, – сказал Ривера.

– Может, наконец, ты починишь это дурацкое зеркало! – кричала Лупе хозяину свалки.

– Что она там говорит? – спросил Ривера мальчика. – Надеюсь, не о моем боковом зеркале.

– Я пытаюсь нормально дышать, – сказал Хуан Диего.

Лупе первой забралась в кабину грузовика, чтобы брат мог положить голову ей на колени и высунуть больную ногу из окна со стороны пассажира.

– Вези его к доктору Варгасу! – кричала девочка Ривере, который понял лишь слово «Варгас».

– Сначала мы помолимся о чуде, а потом – Варгас, – сказал Ривера.

– Не жди никаких чудес, – сказала Лупе; она ударила гваделупскую куклу на приборной доске, и та снова закачала бедрами.

– Не отдавай меня иезуитам, – попросил Хуан Диего. – Мне нравится только брат Пепе.

– Пожалуй, мне самому придется все рассказать вашей матери, – говорил Ривера детям; он медленно вел машину, не желая давить собак в Герреро, но как только грузовик выехал на шоссе, el jefe нажал на газ.

От толчка Хуан Диего застонал; кровь из его раздавленной ноги, выставленной в открытое окно, окропляла место пассажира. В неповрежденном боковом зеркале возникла окровавленная морда Диабло. В потоке ветра капли крови раненого мальчика летели за кабину, где Диабло слизывал ее.

– Каннибализм! – воскликнул Ривера. – Ты подлый пес!

– «Каннибализм» – неподходящее слово, – возмутилась Лупе, как всегда оскорбляясь в своих лучших чувствах. – Собаки любят кровь – Диабло хорошая собака.

Стиснув зубы от боли, Хуан Диего был не в состоянии перевести слова сестры в защиту слизывающей кровь собаки и только мотал головой, лежащей на коленях Лупе.

Когда ему удавалось не мотать головой, мальчику казалось, что он видит какой-то зловещий зрительный контакт между гваделупской куклой на приборной доске машины и своей отчаянной сестрой. Лупе назвали в честь Девы Гваделупской. Хуан Диего был назван в честь индейца, который встретил темноликую Деву в 1531 году. Los niños de la basura родились среди индейцев в Новом Свете, но у них также была испанская кровь; это сделало их (в их собственных глазах) незаконнорожденными детьми конкистадоров. Хуан Диего и Лупе не чувствовали, что Дева Гваделупская непременно присматривает за ними.

– Ты должна молиться ей, нехристь неблагодарная, а не бить ее! – сказал в данный момент Ривера девочке. – Молись за своего брата – просите помощи у Гваделупской Девы!

Хуан Диего слишком часто переводил антирелигиозные выпады Лупе касательно этой Девы, поэтому он стиснул зубы, плотно сжал губы и не произнес ни слова.

– Гваделупку испортили католики, – начала Лупе. – Она была нашей Девой, но католики украли ее; они сделали ее темнокожей служанкой Девы Марии. С таким же успехом они могли бы назвать ее рабыней Марии – может быть, уборщицей Марии!