Алексей Сергиенко - Даша на Луне

— Не факт. Разумная деятельность возможна и без наличия разума, как такового, — сказал Химик, — знаешь китайскую комнату? Это мысленный эксперимент, в котором…

— Так, стоп — возмущенно крикнула я, — Даже не начинай, эта комната набила мне оскомину больше чем дырявая салфетка и коробка с полудохлым котиком!

— …. не понял юмора, — отозвался Химик.

— Иногда я читаю научную фантастику. Есть за мной такой грех. И знаешь что я заметила? Все эти авторы наивно полагают, что я в жизни читала только две книги. Ихнуюю и букварь. И разжевывают мне любой термин до состояния кашицы. Когда я, в свои двенадцать, в первый раз прочитала про игры Шредингера с котом, это было забавно и интересно. Читать про него во второй раз — уныло и скучно. В третий, четвертый, пятый раз пересказ этого опыта просто раздражал. Примерно как объяснение прокола пространства на примере салфетки. Как китайская комната.

— Извини, Дарья, я даже не подозревал… — попытался съехать с темы Химик. Но поздно, меня несло.

— Все носятся с этой комнатой, будто что-то умное сказали. А ведь ерунда, ерунда полнейшая. Смотри сюда: Ты разумен?

— Несомненно, — неуверенно отозвался Химик.

— И я разумна, — уверенно, в отличии от оппонента, провозгласила я, — и наша беседа осмысленна. Вот скажи мне, если мы с тобой, вместо голосового чата, будем друг другу записки писать, мы ведь не перестанем обладать разумом?

— Не перестанем, Даша, — согласился Химик, — только я не понимаю, куда ты клонишь.

— Мы не перестанем быть разумными, даже если ты будешь имитировать беседу: напишешь дохулерад записок на китайском и заставишь Джона Сёрла читать мои сообщения и выдавать мне подходящую по смыслу заранее написанную записку. Понимаешь? Мы ведь не перестали быть разумными, а наша беседа осмысленной — от того, что я сейчас орбите Земли, а ты на дне колодца и нашу беседу обеспечивают сотни взаимосвязанных технических устройств, понимаешь?

— Ну, да, только я всё еще не до конца понимаю, куда ты клонишь…

— Китайская комната — это инструмент разума. Когда ты думаешь, что беседуешь с китайской комнатой, на самом деле ты беседуешь с её создателем. Природа не может создать китайскую комнату. Создать её может только осознающий себя разум. Поэтому глупо задаться вопросом: осознает ли себя китайская комната. Нет, и не должна. Как и радиоприёмник, при помощи которого мы с тобой беседуем. Себя осознавал творец комнаты. Этого достаточно.

— Спасибо, Дарья, — такой концепции я еще не слышал, — отозвался Химик, — и я бы возразил, но не стану, слишком близко ты принимаешь к сердцу эту тему.

— У меня синдром джинна, — отмахнулась я, вспомнив термин из книжек Посредника, — я давно придумала это опровержение, просто рассказать было некому. И вот, я годами держала всё в себе, пока ты мою лампу не потер. Так что не обессудь — хорошо выдержанный джинн дворцов тебе строить не будет. Об этом еще классики писали!

Прокричав это, я тут-же испуганно закрыла руками рот. На меня рассерженно смотрела проснувшаяся и стянувшая маску с лица Хе.

— Совсем после луны нервы ни к чёрту, — извинилась я, — даже не знаю, что и делать.

— Спать больше надо, — буркнула Хе, — а не накачиваться чаем.

— Не могу уснуть, — жалобно сказала я, — мысли всякие в голову лезут.

— Спокойней ночи, Даша, — сказала Хе, кидая упаковку таблеток, — Это приказ, а не пожелание, — добавила она, заметив, что я не тороплюсь принимать лекарство.

* * *

Балбес дозвонился до Странника только через пять дней. Тогда, когда все уже начали всерьёз волноваться. Все, кроме меня — уж не знаю что за таблетки мне подсунула Хе, но я провела эти несколько дней во сне, просыпаясь только за тем, чтоб скудненько и быстро поесть.

Таблетки действовали на меня отупляющее. И это было необходимо — космический корабль не самое стерильное место в мироздании. Как впрочем и человеческое тело. Наглядно об этом я узнала когда все мои царапины и потёртости хором воспалились, вызвав жар. Да такой сильный, что целебный сон, в который меня погрузила Хе, был очень кстати.

В том числе и потому, что во время давешнего бурного просмотра лунных новостей мы выдышали столько кислорода, что чуть было не вынудили Хе всё-таки выбросить Хельгу на мороз для сохранения воздушных запасов. Ну, или по крайней мере, с улыбочкой обсуждать подобную возможность. Я в это время сидела у иллюминатора, смотрела на звездочки и тупо улыбалась. Хорошие у Хе таблетки. Действенные.

Примерно так-же, я сидела, когда рация корабля, профыркавшись и провывшись, наконец, сумела подстроиться под плавающую под нагрузкой частоту лунного передатчика и на экранчике побежали полосы, сменившиеся мутной картинкой.

Пятеро лунных обитателей приветственно махали нам руками, сидя на камнях в уже знакомом нам зале. Хе включила трансляцию с Китайского Центра Управления Полетом и на экране появился огромный зал, в котором на спальниках, вповалку спали ожидавшие телемоста журналисты. Увидев включившийся экран, они оживились, образовав круг вокруг передающей камеры.

Началась официальная часть. Некоторое время я следила за диалогом, но то ли журналисты еще толком не проснулись, то ли вопросы были заранее согласованы... то ли продолжалось действие Хеиных таблеток, но следить за диалогом было смертельно скучно. «Какой температуры вода в вашем озере?» «Спасибо за вопрос, вода тёплая». И так далее и тому подобное.

Неудивительно, что я снова уснула.

Проснулась я от тряски. Передо мной парила Хе, протягивая термос, заполненный кофе.

— Проснись и пей, Даша. Ван хочет с тобой побеседовать.

Я кивнула, присасываясь к кружке. Привычная горечь кофе сегодня чувствовалась острее — в кофе чувствовался привкус коньяка. Я завернулась в одеяло и подлетела к пульту, с экрана которого махал мне рукой Балбес.

— Привет, красавица, — приветствовал он меня.

— И тебе не хворать, — буркнула я. Будто я не понимаю, что выгляжу как мартышка из мультика про обед обезьянок.

— Большое спасибо за наше спасение, Даша.

— Ну сколько можно издеваться, — вздохнула я, — Не спасла, а заточила в лунной тюрьме. Ты правильно говорил в записи, вернуться на Землю будет сложно.

— Тюрьма тюрьме рознь, Даша, — сияя улыбкой отмел мои возражения Балбес, — у меня дед, по материнской линии, в сороковых годах в тюрьму в СССР попал. Граница тогда между нашими странами была прозрачной и он вместе со всей деревней на вашей стороне корни папоротника на продажу собирал.

Так вот — год, проведенной в русской тюрьме он потом называл лучшим годом в жизни. Труд крестьянина не сахар. Работа от зари до зари изнашивает тело и душу. Так что отсидка в камере, где только и делал, что играл в мадзян с односельчанами, была для него сродни курорту. Дед рассказывал, что это был лучший год в его жизни. Потом, правда, лавочку прикрыли. Сидельцам разрешили написать в родную деревню письма и они так тюрьму расхвалили, что за папоротником в СССР половина уезда собралась. Кто-то донёс властям, и всё. Деда выперли обратно на родину, мстительно вылечив на последок зубы.