Екатерина Риз - Случайная

- У тебя что-то с глазами.

Час от часу не легче. Я повернулась к зеркалу. Глаза, как глаза. Зелёные. Я обернулась к Петровичу и посмотрела на него с непониманием.

- Всё со мной так!

А он неопределённо махнул рукой, всё ещё хмурился, разглядывая меня.

- Взгляд какой-то мечтательный.

- Николай Петрович, - раздосадовано начала я, но он рукой взмахнул, останавливая меня.

- Не тарахти, Лидия. А из глаз это убери. Ты глазами на работу должна смотреть, а не в себя. Мечтать будешь после работы.

- Ни о чём я не мечтаю, - обиженно проговорила я. – Но что плохого, если у девушки улучшилось настроение?

- Ничего, - согласился начальник. – Вот только ты не девушка. Ты администратор. – Он даже коротким пальцем ткнул в стойку ресепшена, за которой я стояла. – Твой взор должен быть ясен и чист.

- И неподкупен, - добавила я негромко. Но он услышал, как издёвку не воспринял, и с готовностью кивнул.

- И неподкупен, - повторил он вслед за мной. – Хорошо, что ты это понимаешь. – Постучал пальцем по стойке. – Замечу, вылетишь с работы.

- Николай Перович, а может, вы меня на эту самую работу уже возьмёте? Официально? А то я волнуюсь.

- За что ты волнуешься?

- За себя. За ресторан. И за вас тоже. Мне так тут понравилось, я уже душой прикипела, - я приложила открытую ладонь к груди и взглянула со всей честностью. А вот Николай Петрович головой качнул, видимо, не проникся.

- Цветы в вазе у входа проверь. А то от безделья закипишь. – Сказал это, и направился прочь. Я Петровичу вслед смотрела, на стойку облокотилась, и пыталась представить его жену. Неужели этот маленький человечек и ею дома так командует? Я бы с ума сошла.

Время приблизилось к обеду, начали подъезжать гости, но днём в ресторане было не столь оживлённо, как вечером. И особо делать мне было нечего. Поэтому я решила исполнить распоряжение начальства, подошла к распашным дверям, и для начала с интересом выглянула в холл гостиницы. Там было куда многолюднее, даже гул стоял, от людских голосов и работающих телевизоров в диванной зоне. Но ничего интересного не происходило. Люди, как обычно, приезжали и уезжали. И я повернулась к цветам. Поправила розы, оторвала увядший листик, заглянула в вазу, проверила достаточно ли воды. А когда сделала шаг назад, налетела на кого-то. Испугано обернулась, и оказалась лицом к лицу с мужчиной. Он смотрел на меня с лёгкой усмешкой, руки с моей талии поспешил убрать, потом улыбнулся. И добавил дурацкое:

- Пардон, барышня.

Я глупо кивнула. Пробормотала:

- Ничего.

Он прошёл мимо меня в ресторан, а я продолжала стоять и смотреть ему вслед, совершенно позабыв о том, что за порогом ресторана именно я обязана его встретить, пленительно улыбнуться и проводить к свободному столику.

А внутри у меня, наверное, как раз в душе, если для неё отведено специальное место, что-то треснуло. Будто стекло. Несколько дней жило ожидание, волнение, незнакомый трепет, а потом стекло треснуло, от одного вида особи мужского пола, и теперь весь этот коктейль растекался внутри горячей лавой, заполняя каждый свободный уголочек. Меня кинуло в жар, загорелись щёки, уши, и всё, что я могла, это глупо моргать и мысленно гадать, что же такое внезапно приключилось.

В чувство меня привёл окрик Петровича. Который подоспел к стойке администратора, встречать гостя, а сам искал меня взглядом. А когда нашёл, якобы позвал, а на самом деле рыкнул:

- Лидия!

Я очнулась, и поспешила на его зов. Сердце моё оглушительно стучало. Причём, не в груди, а где-то в районе желудка, и отдавалось в ушах. Я с трудом слышала слова и незнакомый голос. А взгляд мой сам по себе избегал подниматься к лицу незнакомца. Понятия не имею, что такое со мной творится, но это неприятно. Хотя, до чёртиков волнительно.

- Петрович, Пономарёв уже приехал?

- Нет, Давид, не приехал. Хотя, звонил, звонил. Лида, Виктор Иванович звонил?

Я бестолково листала книгу заказов. Но кивала.

- Звонил.

- Значит, я его подожду. – Мужчина кинул на меня любопытный взгляд. Наверное, его внимание привлекли мои горящие щёки. А я, практически ничего не видя перед собой от волнения, вздёрнула подбородок повыше и заученно улыбнулась.

- Добро пожаловать в наш ресторан.

Мужчина весело хмыкнул, всё ещё разглядывал меня.

- Спасибо. – От меня отвернулся, а у Петровича, совершенно меня не стесняясь, спросил: - Новое приобретение?

Мой начальник бессильно развёл короткими ручками.

- Что поделать, Давид. Свету забрали в гостиницу. Лизавета в декрет ушла.

- Серьёзно? – ухнул посетитель. – Как у вас всё интересно. А меня всего месяц не было.

- Как поездка?

- Замечательно. Дед результатами доволен.

Всё это я уже слышала с расстояния, про меня больше никто не вспомнил, и к столику гостя повёл сам Николай Петрович. А я позволила себе ненадолго зажмуриться.

Бывает же такое. Наваждение.

На следующий день у нас с Анькой был выходной. После недели, проведённой в стенах ресторана, это казалось странным, оказаться на воле, предоставленной самой себе. Правда, мы этот день решили провести не совсем на воле, решили почтить память родственников и отправились на городское кладбище. Купили цветов, для мамы я купила букет разноцветных живых хризантем, и направились на могилки. Анька болтала без умолку, и совсем не про вечное и печальное. Снова прицепилась к Полинке и к её папику. Где-то ей повезло с ними встретиться вчера вечером, видимо, по пути с работы домой. И теперь разговоров и возмущения ей должно было хватить на весь день. Она даже не замечала, что я больше молчу, лишь киваю в ответ и иногда поддакиваю. Аня сгребала облетевшие листья в кучку, и трещала про то, какая Полинка циничная и продуманная особа, раз согласна с пожилым мужиком, за деньги…

Я же присела на скамеечку, смотрела на фотографию мамы на памятнике и вздыхала. Затем поднялась и фотографию протёрла. Голову склонила на бок, так можно было подумать, что мама мне улыбается. Именно мне.

Не заметила, что сестра остановилась, наблюдает за мной. Потом она негромко и осторожно спросила:

- Грустишь?

- Конечно, грущу, - созналась я. – Всегда буду грустить.

Анька подошла и в порыве чувств обняла меня со спины. Вот за это я сестру и люблю. Она может казаться резкой, несдержанной, может кричать и ругаться, но вот в такие моменты, важные и трудные, никогда не оставит. Подойдёт и обнимет, и останется рядом.

Я запретила себе плакать, но глаза всё-таки вытерла, затем сделала глубокий вдох, сбрасывая с себя печаль. Сказала:

- Всё хорошо. – И переспросила: - Так что ты говоришь?

Анька махнула пыльной тряпкой.

- Да я про Полинку, - пробормотала она. – Это не важно.

- Почему это не важно? Она нам родня. Хоть, и названная.