Сиара Симон - Пастор

Я вышел из-за аналоя, чувствуя необходимость двигаться, пока говорил, пока обдумывал путь к тому, что хотел донести.

— Думаю, ответ таков: мы следуем за Марком, дабы жить праведной жизнью, но предостережение заключается в том, что мы должны найти новое определение праведности для себя. Что такое праведная жизнь? Это жизнь, где вы любите Бога и любите ближнего своего. Иисус объясняет нам, как надо любить, в «Евангелии от Иоанна»: « Нет больше любви той, как кто положит душу свою за друзей своих». Иисус показал нам эту любовь, когда Он отдал Свою собственную жизнь. За нас. Его друзей.

Подняв глаза, я встретился взглядом с Поппи и не смог сдержать небольшую улыбку, которая тронула мои губы. Она была так прекрасна даже сейчас, когда морщила лоб и прикусывала губу, что походило на беспокойство.

— Бог намного больше, чем наши грехи. Бог хочет видеть вас истинных: оступающихся, грешащих, запутавшихся. Всё, что Он требует от нас, — это любовь: любовь к Нему, любовь к другим и любовь к самим себе. Он просит нас пожертвовать наши жизни: не жить как отшельники, лишённые всякого удовольствия или радости, а пожертвовать Ему наши жизни, чтобы Он мог умножить нашу радость и умножить нашу любовь.

Я взирал на приподнятые кверху лица, читал их выражения, которые варьировались от задумчивых и вдохновлённых до откровенно подозрительных.

Это было нормально — я рассчитывал сделать эту проповедь примером для них. Сегодня днём я собирался позвонить епископу Бове и пожертвовать свою собственную жизнь. Сложить свой сан. А затем найти Поппи и предложить ей выйти за меня замуж.

Я проживу свою жизнь, купаясь в любви, как Бог и планировал для меня.

— Для нас, католиков, это не так легко. В некотором смысле легче жить в грехе и с чувством вины, нежели остановиться на любви и прощении, особенно любви и прощении для себя. Но это то, что нам было обещано, и на своём примере я не отрекусь от Божьего обещания истинной, наполненной любовью жизни. А что сделаете вы?

Я сделал шаг назад от аналоя, выдохнув с облегчением. Я сказал то, что мне нужно было сказать.

А теперь настало время сложить свою жизнь.

ГЛАВА 22.

Я не смог найти Поппи после мессы, но всё должно было идти своим черёдом. Мне хотелось сразу же позвонить епископу, пока в мыслях и душе царила уверенность. Я хотел двигаться вперёд, хотел познать эту новую жизнь и познать её прямо, чёрт побери, сейчас.

Только когда я набирал номер епископа Бове, реальность в полной мере накрыла меня.

Мне придётся оставить паству в шатком положении: им предстоит посещать других священников, пока не найдут нового пастора, который останется в церкви Святой Маргариты. Но ещё хуже то, что я повторял судьбу своего предшественника. Да, я ухожу, чтобы жениться, а не потому, что меня арестовали, но всё равно. Почувствуют ли мои прихожане разницу?

Больше никаких комиссий и собраний, борьбы за чистоту в духовенстве. Больше никакой работы во имя Лиззи и от имени Лиззи. Больше никаких молодёжных и мужских групп, никаких блинных завтраков.

Был ли я на самом деле готов отдать всё ради жизни с Поппи?

Впервые ответ стал окончательным « да» . Потому что я действительно был готов всё оставить. Я бы нашёл способы служить в качестве мирянина. Я бы служил Богу другими способами и в других местах.

Епископ Бове не ответил; был ещё ранний полдень, и он, возможно, был занят паствой после своей проповеди на мессе. Часть меня знала, что я должен подождать, должен поговорить с ним лично, а не оставлять сообщение, но я не мог ждать, не мог даже думать об ожидании. Несмотря на то, что помимо голосовой почты будет много бесед, я по-прежнему хотел начать разбираться с этим прежде, чем отправлюсь к Поппи. Я хотел прийти к ней свободным мужчиной, способным предложить своё сердце всецело и безоговорочно.

Как только я услышал звук включения голосовой почты, тут же начал говорить. Я старался всё изложить кратко и доходчиво, потому что было невозможно разъяснить всё чётко, не вникая в мои грехи и нарушенные обеты, ведь именно это было тем, что я действительно не хотел делать посредством голосовой почты.

Моё сообщение об отставке вместилось в тридцать секунд, после чего я закончил вызов и в течение минуты пялился на стену в своей спальне. Я сделал это. Это на самом деле происходило.

Я перестал быть пастором.

***

У меня не было кольца, и на свою зарплату я не мог пойти и купить его, но я пошёл в сад возле домика пастора, чтобы собрать букет анемон — все с белоснежными лепесточками и чёрными, как смоль, серединками — и связал стебли нитью, взятой из комнаты воскресной школы. Цветы были изящными, не слишком вульгарными, как и она; я смотрел на них всю дорогу, и, пока шагал через парк к её дому, моё сердце чуть не выскакивало из горла.

Что я скажу? Как я это скажу? Должен ли я встать на одно колено или так делают только в кино? Должен ли подождать, пока куплю кольцо? Или подождать, пока на моём горизонте не замаячит работа?

Я знал, что она любила меня, что хотела будущего со мной, но что, если я слишком торопился? Что, если вместо восторженного «да» я получу « нет» ? Или — что намного хуже — «я не знаю»?

Я сделал глубокий вдох. Несомненно, это то, с чем сталкиваются все мужчины, готовые сделать предложение руки и сердца. Просто я никогда не думал, что в моём будущем когда-нибудь будет предложение, по крайней мере не в течение последних шести лет, и поэтому не считал нужным даже размышлять о том, как я буду его делать или что буду говорить.

«Пожалуйста, пусть она скажет «да», — молился я про себя. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».

И затем я покачал головой и улыбнулся. Это была женщина, с которой я был прошлой ночью под нашей собственной хупой, а Бог окружал нас. Это была женщина, которая была моим личным причастием на церковном алтаре. Женщина, которую Бог сотворил для меня и привёл ко мне… Почему тогда я сомневаюсь? Она любила меня, а я любил её, и, конечно, она скажет «да».

Я слишком поздно понял, что на мне всё ещё была колоратка, нечто, от чего я уже официально (вроде как) отказался, но я был уже на полпути через парк и с цветами в руках и не хотел возвращаться назад ради мелочи, которая теперь казалась такой банальной. Эта ирония, на самом деле, заставила меня ухмыльнуться. Пастор делает предложение руки и сердца в своём воротнике. Это звучало как основа для плохой шутки.

Поппи тоже посчитает это забавным. Я уже представлял себе эту её небольшую улыбку, когда она попытается сдержать смех, её сжатые губы, её щёчки с ямочками и яркие ореховые глаза. Чёрт, она была особенно красива, когда смеялась. Смех Поппи напоминал смех принцесс, которых я воображал, будучи мальчиком: солнечный, беззаботный, с царственным звоном в голосе.