Кротков Антон - Аннотация

– Не до экскурсий сейчас! – сердито прогундосила голова. – Поднимайтесь скорей на борт!

Все торопливо один за другим полезли в лаз.

Пока Одиссей топтался возле подножки в ожидании своей очереди, он продолжал восхищённо оглядывать громадину железнодорожного броненосца. Даже паровоз был одет в доспехи. Это был, по‑видимому, очень мощный локомотив, ибо ему приходилось таскать вместе с вагонами ещё массу навешанной на них брони и различного вооружения. Интересно, каково это – ехать внутри столь грозной машины?

Луков залезал предпоследним. Когда он протискивался в дверь, махина бронепоезда с лязгом и грохотом тронулась с места. Перед тем как идущий за Одиссеем матрос закрыл дверцу, Луков бросил последний взгляд наружу – на чистое небо над головой с белыми перистыми облаками в бирюзовой вышине. Через секунду бронированная заслонка захлопнулась с неприятным скрежетом.

Условия внутри стального корпуса были далеки от комфортных – страшная теснота, очень душно, резко пахло машиной. Но местный народ к этому был привычен. Вокруг с весёлой удалью занимались своим тяжёлым боевым ремеслом люди в промасленной одежде. Здесь явно готовились к чему‑то серьёзному. Мимо взятых на борт пассажиров таскали ящики со снарядами, слышались отрывистые команды, лязгали пулемётные затворы, скрипели поворотные механизмы пушек.

И всё это время бронепоезд двигался очень странно: то осторожно крался, надолго останавливаясь, словно притаиваясь; то вдруг срывался с места и воинственно катился вперёд, быстро набирая ход, но лишь затем чтобы снова замереть и пристыжено откатиться обратно.

Чтобы посторонние люди не мешались под ногами, их определили в какой‑то закуток в задней части вагона с запретом покидать его без особого разрешения, правда, без чьего именно сказать забыли.

Пока продолжались необъяснимые манёвры, наступила полуденная жара. Солнце раскалило стальную обшивку вагона, который был бронирован по «глухому» принципу, то есть в бортах не имелось вентиляционных вытяжек или амбразур для стрельбы из винтовок и револьверов. Хотя в расположенных высоко над головой вращающихся орудийных башенках должны были иметься смотровые щели для управления артиллерийским огнём. Но просачивающегося сквозь них воздуха было недостаточно, чтобы в приемлемой мере разбавить крайне сгущённую атмосферу железного форта. Жадно раскрытыми ртами все ловили остатки воздуха, которого в этой стальной бочке кажется оставалось всё меньше и меньше. Каждый из соратников Одиссея спасался, как мог: кто обмахивался импровизированным веером в виде собственной кепки, кто усиленно пил воду из фляги, не заботясь о будущем. Не стесняясь присутствия женщины, узбеки‑красноармейцы разделились до кальсон и нижних рубах.

А тут ещё вдруг разом, как по команде, заработали все расположенные в броневагоне пушки. За считанные минуты температура внутри корпуса подскочила с +30 градусов до +52 градусов (это было видно на термометре). Внутри стало как в раскалённой печи. Металл стен обжигал, не дотронешься!

Это был кромешный ад: люди задыхались от пороховых газов и жары, на глазах Одиссея двое его солдат потеряли сознание. Он и сам был близок к обмороку. Вокруг вой пролетающих над головой снарядов, грохот ответных выстрелов, лязг затворов, звон стрелянных гильз по полу,… резкие крики команд вперемешку с матом. Дикая какофония давила на мозг, терзала нервы. Но хуже всего было от непонимания того, что происходит. Волнами накатывал ужас перед замкнутым пространством, откуда возможно уже не суждено выбраться живым. Только максимальным напряжением воли Одиссей сохранял подобающий командиру вид.

И тут его удивил Георгий. Конечно, юному индийцу было не привыкать к пеклу. Но он удивительно быстро преодолел свой страх перед страшной диковинной машиной и выглядел невозмутимым. Глядя на него, а также на местных вояк, которые с весёлым удальством делали свою тяжёлую работу, Одиссей тоже как будто успокоился. Луков постарался представить себе покойного начальника – генерала Вильмонта. «Как бы он вёл себя здесь? – спросил себя Одиссей, и ответ пришёл сам собой: „Наверняка, генерал нашёл бы способ подбодрить людей“».

– После этой поездки нам даже черти уже не страшны будут. Вряд ли в их преисподней условия намного хуже – пошутил Одиссей, втайне с волнением ожидая реакции товарищей. К его удивлению и радости на некоторых лицах появились улыбки. Одобрительный взгляд Ягелло лишь укрепил в молодом начальнике уверенность, что пока он ведёт себя правильно.

– А может мы уже аду? – предположил Ягелло и дал отпить из своей фляги сидящему рядом Кенингсону. Этот несчастный, кажется, и сам был уже не рад, что по доброй воле вызвался в эту экспедицию. Воспитание не позволило Адольфу Карловичу даже снять пиджак в присутствии молодой женщины. Теперь красный как рак, с лицом покрытым бусинками пота, уже немолодой Кенингсон вымученно улыбался, стараясь показать, что он в порядке. «Как бы его не сразил инфаркт в этом аду» – озабоченно думал Одиссей.

Обстановка вокруг действительно очень напоминало адское пекло. Вонь горелого пороха вполне могла сойти за запах серы. И не требовалось сильно напрягать воображение, чтобы принять силуэты здешних обитателей за чертей. Давно скинувшие с себя свою чёртову кожу артиллеристы метались в тесном, наполненным дымом пространстве между орудиями и пулемётами. Их перепачканные маслом бронзовые мускулистые тела блестели от пота. Впрочем, некоторые остались в тельняшках и сыпали по ходу дела морскими терминами вперемешку с отборным матом. От этого создавалось полное ощущение, что находишься на орудийной палубе дредноута. Присутствие здесь моряков в большом количестве не было случайностью, ведь основное ядро команд советских бронепоездов составляли именно они. Объяснялось это технической грамотностью привыкших к обращению со многими судовыми механизмами балтийцев и черноморцев. Обычно на флот призывали людей образованных, чаще всего заводских рабочих, то есть пролетариев. Отсюда гораздо более высокая политическая сознательность матросов, чем мужиков‑пехотинцев.

Вскоре среди снующих мимо полуголых людей внимание Одиссея привлёк один – в кожаной кепке с большим козырьком, из‑под которого выглядывали только пухлые губы и острый мальчишеский подбородок. На фоне мускулистых, варварского вида атлетов он выделялся птичьей грудью и худенькими руками. Однако великолепная татуировка на его груди заставила Одиссея открыть рот от изумления. Лаптев! В это невозможно было поверить. Как он здесь оказался?!

Причём моряки явно держали нового знакомого за своего. Возможно определённую роль в этом сыграла татуировка с изображением Стеньки Разина, которого в анархисткой по своей природе среде матросов очень почитали. Но кажется дело было не только в ней. Даже теперь – в грохоте и дыму юный комиссар умудрялся развлекать «братву» очередной историей.