Юрий Левин - Дантес выстрелил

Итак, «Дантес выстрелил» (по недостатку осведомленности мы говорили «Дантес»), и школьная машинистка великодушно и, конечно, безвозмездно перепечатала повесть. Мы прочли ее на школьном литературном кружке, где разгорелось бурное обсужде­ние. Казалось, что на этом судьба повести завершена.

Но тут произошло неожиданное событие. В январе 1937 года в школу пришел Корней Иванович Чуковский. И ничтоже сумняшеся мы показали ему «Дантеса». Чуковский живо заинтересовался и попросил у нас рукопись, которую мы охотно отдали, по неопытности не обозначив даже на ней своих фамилий. Он вскоре уехал в Москву, захватив с собою, как оказалось, и нашу рукопись.

И вот в газете «Правда» от 13 февраля 1937 года появилась статья К.И.Чуковского «Племя младое» — о любви советских школьников к Пушкину. Каково же было наше удивление и радость, когда мы прочли там:

«Сами школьники поняли, благодаря длительному и плодотворному общению с Пушкиным, всю лживость метода вульгарных социологов.

В 15-й школе Дзержинского района (в Ленинграде) десятиклассники, например, сочинили на днях сатирическую повесть «Дантес выстрелил», где высмеивают всю эту вульгарщину. В повести Пушкин, воскресший из гроба, ходит по Советскому Союзу, и все его приводит в восторг. Но случайно он попадает в одну ленинградскую школу и слышит, как учитель толкует учащимся, будто в «Медном всаднике» главная героиня — Нева и будто «в лице Невы Пушкин хотел изобразить восстание декабри­стов». Услышав это, Пушкин грустно поник головой.

Дальше школьники в той же сатире бичуют тех горе-критиков, которые все еще пытаются представить великого национального гения «идеологом обреченного фео­дального класса, не лишенного буржуазных прослоек». Прослушав комментарии этих ученых, Пушкин, по словам авторов, дошел до того, что сам же громогласно признался, будто его стихи, посвященные Керн («Я помню чудное мгновенье»), есть аллегория, где под именем Анны Петровны выведена... свобода.

Эта школьная сатира — урок для педагогов и критиков: если уж сами школьники заявляют протест против такого опошления Пушкина, значит, возможно надеяться, что вульгарному социологизму действительно близок конец.

Школьники вообще очень чутки к малейшему проявлению пошлости и жестоко бьют в своей сатире халтурщиков, присосавшихся к Пушкину. Вот, например, каким образом один из персонажей, актер Заикайский, читает по радио пушкинский «Памятник»:

Я памятник себе воздвиг, но рукотворный,

К нему... (Кх. Кх!) К нему не зарастет народная тропа.

Вознесся выше он главою непокорной Александринекого листа (Кх. Кх!)... столба...

Вскоре после этого к Пушкину приходит Маяковский:

— Александр Сергеевич, разрешите представиться...

Они долго беседуют, и Маяковский дружески советует Пушкину:

— Бойтесь пушкинистов!

— Я и то боюсь, — признается Пушкин.

— Александр Сергеевич, — пристает один из них к Пушкину. — Скажите, пожа­луйста, какую звезду вы подразумевали в стихотворении «Редеет облаков летучая гряда...»? Я полагаю, что Юпитер. Ведь правда?

Эта сатира свидетельствует, какие суровые требования стали предъявлять к нам наши школьники, под какой суровый контроль берут они нашу культурную деятель­ность. Та благодатная помощь, которую они получили от Пушкина, сейчас еще не подлежит учету, но она скажется в ближайшие годы. Советская интеллигенция станет еще более могучей от того, что вся она на школьной скамье прошла, так сказать, „через Пушкина"».

Когда Чуковский вернулся в Ленинград и отдал нам рукопись, мы обнаружили, что его стремление популяризировать повесть не ограничилось газетной статьей. На титульном листе рукописи красовалась надпись:

«Считаю необходимым опубликовать отдельной книжкой. Очень хорошо.

Непр.секрет. Ак.Наук Н.Горбунов

29/1 1937 г.»

Попутно замечу, что академик Н.П.Горбунов был вскоре репрессирован и даль­нейшая его судьба была нам неизвестна. Но тогда, воодушевленные такой резолюцией и доброжелательными советами Чуковского, мы бросились в ленинградский Дом книги. Не помню уже, в какое издательство мы обратились, помню лишь, что нас принимали писатели М.Э.Козаков (отец ныне известного актера) и С.А.Семенов, на которых была возложена обязанность работать с молодыми. Вопреки Горбунову они не сочли, что повесть можно публиковать. Основное их возражение состояло в том, что в ней нет ничего положительного.

Пинес сразу же принялся за работу и написал две «положительные» главки. В одной из них Пушкин встречался с рабочими и находил у них полное понимание. В другой он гулял Темным осенним вечером вдоль невской набережной и встречавшиеся ему люди в беседах между собой цитировали его стихи. Эти главки у меня не сохранились. А тогда мы читали их Чуковскому, который принимал нас у себя дома. Из второй главки запомнился такой эпизод Пушкину навстречу шла пара, и он слышал разговор:

«—«И милость к падшим призывал». Здорово! Теперь так никто не напишет.

Пара прошла, хлюпая галошами».

Чуковский, услышав это, сказал: «Попробуй теперь напиши». Кстати, из этих юношеских бесед с Чуковским навсегда запомнилась его фраза: «Вы знаете, я много в жизни писал и каждый раз убеждался: вычеркнешь — станет лучше».

А повесть так и осталась неопубликованной. Шел 1937 год, издателям было не до «Дантеса».

Ю.ДЛевин