Пол Хейне - Экономический образ мышления

Однако, если мы претендуем на то, чтобы объяснить хронический дефицит государственного бюджета, мы должны объяснить, почему дефицита не наблюдается в бюджетах штатов и местных органов власти и почему до 1970 г. федеральное правительство также вело себя иначе.

Прежде всего, федеральное правительство имеет важное отличие от правительств штатов и местных органов власти. Только оно может выплатить свой долг с помощью создания новых денег. Правительства штатов и местные органы власти похожи на нас с вами: они не могут взять в долг, т. е. идти на дефицит бюджета, если им не удастся убедить потенциальных кредиторов в том, что сегодняшний дефицит временный и будет компенсирован завтрашним избытком. Хронические дефициты исключены: кредиторы не дадут в долг органу государственной власти, если не будут уверены, что получат деньги обратно полностью и в срок. Однако в случае с федеральным правительством такое требование не может быть ограничением: кредиторы знают, что оно всегда сможет создать новые деньги и оплатить свои долговые обязательства. Конечно, это создание денег означает, что кредиторам заплатят подешевевшими долларами. Но это относится не только к тем, кто дает в долг федеральному правительству: подешевевшие доллары получат все кредиторы. Поэтому все без опаски ссужают деньги федеральному правительству. Кредиторы охотно дают в долг тому, кто может создать средство платежа.

Но необходимо еще объяснить, почему до 1970 г. хронического дефицита бюджета не существовало. Возможный ответ сводится к тому, что в то время общественное мнение было сильно настроено против дефицита, считая его "аморальным" явлением, свидетельством того, что правительство живет не по средствам. С твердыми и широко распространенными убеждениями законодателям приходится считаться, особенно если большинство законодателей разделяют их сами.

Мы подошли к следующему звену в цепи наших рассуждений. Американцы сейчас уже не так твердо, как прежде, убеждены, что дефицит - это нечто "аморальное". Сегодня население смутно "догадывается", что дефицит может быть средством достижения процветания. Урок, который преподали ему, видимо, экономисты-кейнсианцы, заключается в том, что государственный бюджет не обязательно балансировать ежегодно - достаточно уравновешивать его за период делового цикла, так чтобы положительное сальдо фазы процветания покрывало дефицит фазы спада. Эта новая доктрина активно использовалась для доказательства, что дефициты в 60-70-х гг. были для экономики благом и что каждый, кто требует сбалансированного федерального бюджета, просто не разбирается в "современной экономической теории". Большинство людей охотно соглашаются с аргументами, в которые им хотелось бы поверить. Дефицит нельзя назвать "аморальным", если он - инструмент политики.

Однако претворение в жизнь рекомендаций этой новой доктрины ведет к тому, что дефицит становится вечным. Бюджетным периодом в стране является год, а не "деловой цикл". В результате ситуация, когда в данном году необходимо получить положительное сальдо, чтобы компенсировать, к примеру, прошлый дефицит, так и не возникает: всегда можно пообещать, что это благодатное время наступит в следующем году или через год. Так устраняется последнее эффективное ограничение бюджетного дефицита, и демократический политический процесс беспрепятственно порождает длительный, может быть, бесконечный дефицит. Поскольку дефицит существует, государственный долг растет, но конца света, тем не менее, не наступает, убеждение в том, что бюджет действительно необходимо сбалансировать, неизбежно слабеет.

Политическая экономия денежной политики

Мы уделили достаточно внимания бюджетной политике и попытались показать, что государственное манипулирование совокупным спросом тяготеет к политике "вперед-стоп-вперед" с уклоном в сторону стимулирующих мероприятий. А что же денежная политика? Разве центральные банки не могут отказаться финансировать дефицит бюджета? Предположим, что ФРС ограничила рост денежной массы четырьмя процентами в год. Что произойдет тогда? Приведет ли большой и постоянный дефицит бюджета к инфляции, если центральный банк откажется поддерживать эту политику? А в отсутствие ускоряющейся инфляции менее частыми могут стать и внезапные разрушительные смены ориентиров экономической политики.

Этот вопрос особенно важен потому, что центральный банк не испытывает политического давления, ограничивающего свободу действий избранных государственных деятелей. Люди, создавшие в 1913 г. ФРС, сознавали, что в условиях демократии правительство часто будет вынуждено проводить инфляционную политику, и поэтому отдали власть над денежным обращением в руки органа, не зависимого от федерального правительства. Члены совета управляющих ФРС по закону назначаются на 14 лет, и поэтому могут действовать без оглядки на Конгресс или администрацию. Что произошло бы, если бы ФРС воспользовалась своей независимостью и проводила бы политику, диаметрально противоположную фискальной политике правительства?

Такое тотальное противостояние закончилось бы поражением ФРС: в конце концов, Конгресс может взять обратно данную ей независимость. С другой стороны, Конгресс не захочет пойти на столь радикальные меры или ввязаться в общенациональную дискуссию, в которой он выглядел бы защитником инфляции. Таким образом, до некоторых пор ФРС, вероятно, могла бы проводить политику, нейтрализующую воздействие бюджетного дефицита. Однако сомнительно, чтобы она стала долго упорствовать в этом. Причины коренятся в том, что до конца не выяснено, как именно "работает" денежная политика. Другая причина - в накоплении враждебности общества к ФРС, которое неизбежно в этом случае. И, наконец, - в консерватизме центрального банка.

По крайней мере, в одном мы можем быть уверены: ФРС трудно будет бороться с инфляционной фискальной политикой до тех пор, пока население страны плохо понимает, что такое процентные ставки и как они распределяют редкие ресурсы между конкурирующими претендентами и между настоящим и будущим; как инфляционные ожидания ведут к росту номинальных, но не реальных процентных ставок; как денежная политика в действительности влияет на процентные ставки и насколько ограничена эта возможность. Причем никакая действенная кампания по разъяснению широкой публике истинного значения процентных ставок невозможна, пока разногласия по этому поводу существуют даже среди высокопоставленных чиновников ФРС.

Здесь кто-нибудь может спросить: а почему, собственно, эти чиновники так мучаются с определением целей денежной политихи и наилучших путей их достижения? Почему они не могут выяснить это на опыте? У ФРС достаточно полномочий, она располагает огромными человеческими, финансовыми и статистическими ресурсами для проведения экспериментов по определению эффективности различных вариантов денежной политики. Более того, такими возможностями управляющие ФРС располагают уже свыше тридцати пяти лет. Почему же они не смогли узнать о денежной политике больше, чем знают теперь? Может быть, дело в том, что ФРС обладает изрядным запасом бюрократической инерции?