Array Эзоп - Басни

О, если бы дела такого рода
Имели все подобный же конец!
Хоть Турцию бы взять себе за образец
И здравый смысл – взамен законов свода!
Избавлены от лишнего расхода,
И не дразня судейских аппетит,
От нестерпимых волокит
Мы не страдали б бесконечно.
Ведь устрица, в конце концов,
Судье останется, конечно, —
И лишь скорлупки для истцов.

С Тростинкой Дуб однажды в речь вошёл.
«Поистине, роптать ты вправе на природу, —
Сказал он, – воробей и тот тебе тяжёл.
Чуть легкий ветерок подернет рябью воду,
Ты зашатаешься, начнешь слабеть
И так нагнёшься сиротливо,
Что жалко на тебя смотреть.
Меж тем как, наравне с Кавказом, горделиво,
Не только солнца я препятствую лучам,
Но, посмеваяся и вихрям и грозам,
Стою и твёрд и прям,
Как будто б ограждён ненарушимым миром:
Тебе всё бурей – мне всё кажется зефиром.
Хотя б уж ты в окружности росла,
Густою тению ветвей моих покрытой,
От непогод бы я быть мог тебе защитой;
Но вам в удел природа отвела
Брега бурливого Эолова владенья:
Конечно, нет совсем у ней о вас раденья».
«Ты очень жалостлив, – сказала Трость в ответ, —
Однако не крушись: мне столько худа нет.
Не за себя я вихрей опасаюсь;
Хоть я и гнусь, но не ломаюсь:
Так бури мало мне вредят;
Едва ль не более тебе они грозят!
То правда, что ещё доселе их свирепость
Твою не одолела крепость
И от ударов их ты не склонял лица;
Но – подождем конца!»
Едва лишь это Трость сказала,
Вдруг мчится с северных сторон
И с градом, и с дождём шумящий аквилон.
Дуб держится, – к земле Тростиночка припала,
Бушует ветр, удвоил силы он,
Взревел – и вырвал с корнем вон
Того, кто небеса главой своей касался
И в области теней пятою упирался.

Когда бы при моём рожденье Каллиопа
Мне принесла дары избранников её —
Я посвятил бы их на выдумки Эзопа;
Во все века обман с поэзией – друзья.
Но не настолько я в почёте у Парнаса;
В подобных басенках всегда нужна прикраса,
Которая им блеск особый придаёт.
Я делаю почин в той области: черёд
За тем, кто более с поэзией знаком.
А всё ж мне удалось – особым языком
Заставить говорить и Волка, и Ягнёнка,
И мной растениям ниспослан слова дар.
Ужели в этом всём не видите вы чар?
«Невелика заслуга – побасёнка,
Лишь годная для малого ребёнка,
Чтоб говорить о ней с подобной похвальбой!» —
Мне голос критика насмешливого слышен.
Извольте! Род себе я изберу другой, —
Он ближе к истине и более возвышен:
«Троянцы, десять лет в стенах окружены,
Геройски вынося все ужасы осады,
Успели утомить пришельцев из Эллады.
Напрасно эллины, отвагою полны,
Ценою тысячи внезапных нападений
И сотни приступов, и яростных сражений
Пытались покорить надменный Илион,
Пока, Минервою самой изобретён
На верную погибель Илиона,
Там деревянный конь в своё не принял лоно
Улисса мудрого, Аяксов храбрецов
С неустрашимым Диомедом,
Которым он с дружиной их бойцов
Открыл врата Троянские к победам,
Предав им, в городе врагов,
На жертву всё, включая и богов.
Так, утомлённые трудами,
Искусной хитрости плодами
Воспользовались мастера».

– Довольно! Дух перевести пора! —
Воскликнут критики. – Троянская столица
И конь из дерева, герои прежних дней —
Всё это кажется странней
И дальше нам, чем хитрая лисица,
Пленённая вороньим голоском
И напевавшая любезности вороне...
Вам не годится петь в таком
Возвышенно-геройском тоне,
Не всякому по силам он. —
Согласен я понизить тон:
«Амариллиссою ревнивой и влюблённой
Под кущею зелёной
Алкинн в мечтаньях призываем был,
И мнилось ей: тоски ревнивой пыл
Свидетелем имел собак её и стадо,
Меж тем как, не сводя с пастушки юной взгляда,
Услышал Тирс, укрывшись между ив,
К Зефиру нежному из уст её призыв...»
Но тут упрёк предчувствую заране:
– Позвольте, рифма так плоха
И так неправильна, что эти два стиха
Весьма нуждаются в чекане.

– Злодей, да замолчишь ли ты?
Понравиться тебе – напрасные мечты!
Разборчивый всегда несчастен,
Затем, что угодить никто ему не властен.

В мучном амбаре Кот такой удалой был,
Что менее недели
Мышей до сотни задавил;
Десяток или два кой-как уж уцелели
И спрятались в нора€х.
Что делать? Выйти – страх;
Не выходить – так смерти ждать голодной.
На лаврах отдыхал Кот сытый и дородный.
Однажды вечером на кровлю он ушёл,
Где милая ему назначила свиданье.
Слух до Мышей о том дошёл:
Повыбрались из нор, открыли заседанье
И стали рассуждать,
Какие меры им против Кота принять.
Одна Мышь умная, которая живала
С учёными на чердаках
И много книг переглодала,
Совет дала в таких словах:
«Сестрицы! отвратить грозящее нам бедство
Я нахожу одно лишь средство,
Простое самое. Оно в том состоит,
Чтоб нашему злодею,
Когда он спит,
Гремушку привязать на шею:
Далёко ль, близко ль Кот, всегда мы будем знать,
А не удастся нас врасплох ему поймать!»
– Прекрасно! ах, прекрасно! —
Вскричали все единогласно. —
Зачем откладывать? как можно поскорей
Коту гремушку мы привяжем;
Уж то-то мы себя докажем!
Ай, славно! не видать ему теперь Мышей
Так точно, как своих ушей!
– Всё очень хорошо; привязывать кто ж станет?
– Ну, ты. – Благодарю!
– Так ты. – Я посмотрю,
Как духа у тебя достанет!
– Однако ж надобно. – Что долго толковать?
Кто сделал предложенье,
Тому и исполнять.
Ну, умница, своё нам покажи уменье. —
И умница равно за это не взялась...
А для чего ж бы так?.. Да лапка затряслась!

Куда как, право, чудно!
Мы мастера учить других!
А если дело вдруг дойдёт до нас самих,
То исполнять нам очень трудно.

Волк подал просьбу Обезьяне,
В ней обвинял Лису в обмане
И в воровстве; Лисицы нрав известен,
Лукав, коварен и нечестен.
И вот на суд Лису зовут.
Без адвокатов дело разбиралось, —
Волк обвинял, Лисица защищалась;
Конечно, всяк стоял за выгоды свои.
Фемиде никогда, по мнению судьи,
Не выпадало столь запутанного дела...
И Обезьяна думала, кряхтела,
А после споров, криков и речей,
И Волка, и Лисы отлично зная нравы,
Она промолвила: «Ну, оба вы не правы;
Давно я знаю вас...
Свой приговор прочту сейчас:
Волк виноват за лживость обвиненья,
Лисица же виновна в ограбленьи».

Судья решил, что будет прав,
Наказывая тех, в ком воровской есть нрав.