Эндрю Соркин - Слишком большие, чтобы рухнуть. Инсайдерская история о том, как Уолл-стрит и Вашингтон боролись, чтобы спасти финансовую систему от кризиса и от самих себя

Эта прямолинейность была родом из детства, проведенного в постоянной адаптации к новым людям и новым обстоятельствам. Гайтнер был сыном кадрового офицера, колесящего по миру, потому что его отец Питер Гайтнер, специалист в области международного развития, работал сначала на Американское агентство по международному развитию, а затем на фонд Форда. К тому времени как Тим поступил в среднюю школу, он успел пожить в Родезии (ныне Зимбабве), Индии и Таиланде. Семья Гайтнеров давно работала на государство. Чарльз Мур, отец его матери, был спичрайтером и советником президента Эйзенхауэра, в то время как его дядя Джонатан Мур работал в Госдепартаменте.

Следуя по стопам отца, деда и дяди, Тим Гайтнер отправился в Дартмутский колледж, где специализировался в государственном управлении и исследовании Азии. В начале 1980-х кампус Дартмута был основным полем битвы культурных войн, которые разгорелись с появлением газеты правых «Дартмутский обзор». Газета, которая издавалась известными консервативными писателями Динешем д’Сузой и Лорой Ингрэм, опубликовала ряд провокационных статей [131], в том числе одну, в которой был приведен список геев, состоящих в Ассоциации студентов колледжа, и другую, выступающую против позитивных действий, написанную якобы в манере негритянского английского. Заглотив наживку, либеральные студенты Дартмута начали протест против газеты. Гайтнер исполнял роль посредника, пытаясь убедить либералов выражать возмущение выпуском собственной газеты.

После окончания колледжа Гайтнер учился в Школе перспективных меж дународных исследований Джона Хопкинса, которую в 1985 году окончил со степенью магистра. В том же году он женился на Кэрол Зонненфельд, своей возлюбленной из Дартмута. Свадьбу отпраздновали в летнем родительском доме на Кейп-Коде, отец был шафером.

Имея рекомендацию декана школы Джона Хопкинса [132], Гайтнер получил работу в консалтинговой фирме Генри Киссинджера, где вел исследования для книги Киссинджера и произвел очень благоприятное впечатление на бывшего министра иностранных дел [133]. Гайтнер научился эффективно работать в окружении властных людей, не становясь подхалимом, он интуитивно чувствовал, как дать им понять, что он признает их значимость. Затем при поддержке Киссинджера он поступил в казначейство и стал помощником финансового атташе при посольстве США в Токио, где со своей агрессивной конкурентоспособностью стал королем грунтовых теннисных кортов. Именно на теннисных кортах он мог вести неофициальные беседы с корреспондентами крупных изданий Токио, дипломатами и своими японскими коллегами.

Во время поездки в Японию Гайтнер увидел впечатляющие темпы дефляции и разрушительное снижение уровня цен. Именно благодаря работе в Японии он попал в поле зрения Ларри Саммерса, в то время занимавшего пост заместителя секретаря казначейства, который начал продвигать его на все более и более ответственные должности. Во время азиатского финансового и русского рублевого кризисов 1997 и 1998 годов Гайтнер играл теневую роль [134]в «Комитете спасения мира» [135](по меткому определению Time ), помогая найти более 100 млрд долларов на поддержку развивающихся стран. Когда были предложены пакеты помощи, Гайтнера вызвали в кабинет Саммерса. Гайтнеру повезло – он был специалистом по той части мира, которая вдруг оказалась жизненно важной. Он также располагал отточенными дипломатическими навыками, которые впервые проявил в Дартмуте, когда он был посредником между Саммерсом, который, как правило, выступал за агрессивное вмешательство, и более осторожным Рубином.

Когда осенью 1997 года почти рухнула экономика Южной Кореи, Гайтнер помог сформировать американский ответ. В День благодарения Гайтнер позвонил Саммерсу [136]домой и спокойно изложил причины, по которым Соединенные Штаты обязаны помочь стабилизировать ситуацию. После долгих дебатов в администрации Клинтона появившийся план – предоставить Сеулу миллиарды долларов сверх 35-миллиардного пакета МВФ и других международных учреждений – походил на первоначальное предложение Гайтнера. В следующем году Гайтнер был назначен заместителем секретаря казначейства по международным делам.

Гайтнер был близок к Саммерсу, которого часто разыгрывал. Не раз, когда Саммерс был в отъезде, Гайтнер переписывал сообщения о нем в новостях, нарочно неправильно цитируя его выступления. Когда Саммерс возвращался в здание казначейства, Гайтнер показывал ему поддельные репортажи, наблюдая, как Саммерс взрывался, угрожая вызвать репортера и потребовать извинений, а потом признавался в шутке. Они стали близкими друзьями, в течение многих лет вместе с коллегами из казначейства занимались во флоридской Академии тенниса, которой руководил Ник Боллетьери, тренер Андре Агасси и Бориса Беккера. Спортивный Гайтнер провел игру, соответствующую его политической активности. «Тим собран, последователен, у него очень хороший удар с отскока», [137]– говорил Ли Сакс, бывший чиновник казначейства.

Когда Клинтон покинул свой пост, Гайтнер стал работать в МВФ, а потом ушел в Федеральный резервный банк Нью-Йорка. И несмотря на то, что он служил в администрации демократов, Гайтнер был рекомендован Питерсоном, республиканцем с хорошими связями.

Пост председателя Федерального резервного банка Нью-Йорка является вторым по влиятельности постом в системе центрального банка страны и подразумевает огромную ответственность. Банк Нью-Йорка – это глаза и уши правительства в финансовой столице страны. Кроме того, на нем лежит ответственность за управление большей частью долга казначейства. Из двенадцати региональных банков Федрезерва банк Нью-Йорка является единственным, чей президент входит в состав комитета [138], устанавливающего процентные ставки на постоянной основе [139]. Из-за относительно высокой стоимости жизни в Нью-Йорке годовой оклад президента банка в два раза больше, чем у председателя Федрезерва.

Гайтнер постепенно свыкся с работой в Федеральном резервном банке Нью-Йорка, показав себя вдумчивым сторонником консенсусов. Он усердно работал, чтобы заполнить пробелы в собственных знаниях, изучая рынки производных финансовых инструментов, и в итоге стал скептически относиться к понятию распределения рисков. По его мнению, распределение рисков могло на деле усугубить последствия изначально изолированных проблем, и с этим был не согласен его первый босс в Федрезерве Алан Гринспен.

«Эти изменения, похоже, позволили финансовой системе [140]справляться с более широким спектром потрясений, но они не устранили риск, – сказал он в речи в 2006 году. – Они не остановили склонности рынков к временным паническим маниакальным периодам. Они не исключили возможности краха главного финансового посредника. И они не могут полностью изолировать финансовую систему от последствий такого сбоя».