Александр Комзолов - Зов Прайма

Нужно признать — я не была готова ко всему этому. К сожалению, учитель Бейриан рассказывал мне, как складывать свои эмоции в магическую силу и менять мир, учил распознавать души людей, понимать их мотивы и желания, чтобы можно было ими управлять. И совершенно забыл о такой «мелочи», как этикет. Как принимать комплименты и сохранять достоинство? Как флиртовать, но не давать повода для фривольностей? Как отказать и при этом не оскорбить? Я не знаю ни одной из этих вещей.

Это же Ардея. Сверкающая вершина адорнийского общества. Бомонд. Здесь просто необходимо уметь поддерживать светские беседы, общаться на ничего не значащие темы и легко флиртовать. Я же чувствую себя неуклюжей медведицей, которая пытается пробраться по цветочному магазину, не уронив ни одного горшка.

Иногда мне кажется, что я понимаю Раэля. Он тоже не терпит всех этих придворных расшаркиваний. Он никогда не признается, но я читала это в его взгляде. Эта обязанность — тяжелая и бесполезная ноша, которую приходится нести, чтобы веселая и легкомысленная карета под названием Ардея не скинула тебя на обочину.

А королеве, кажется, нравится ее двор. По крайней мере, большую часть времени она проводит, смеясь шуткам придворных, перешептываясь с молодыми лордами или танцуя на балах в легкомысленных платьях. Только иногда она грустит, и кажется, никто кроме меня этого не замечает. Иногда, среди шумного бала, я ловлю ее взгляд, печальный и как будто о чем-то просящий. И думаю о том, что не обязательно быть одной, чтобы чувствовать одиночество.

Мы с ней так и не поговорили. То есть, мы говорили — сестра поздравила меня с окончанием Академии, и потом еще несколько раз я приветствовала ее на балу и каком-то кулуарном приеме. Но это все не было настоящим разговором, в котором мы бы наконец-то узнали друг друга. Сестра не звала меня на аудиенцию, а сама я стеснялась о ней просить. Я теперь думаю, что Изабель ждала, когда же я решусь сама, но так и не дождалась, пока не стало слишком поздно.

Наш разговор придется отложить — меня выбрала леди Инесс из Чертога покоя! Первой из всего выпуска Академии! Я прыгала от радости, когда никто не видел! Наконец-то начнется новая жизнь, к которой я так долго готовилась! При дворе говорили, что старая леди ведет свой род от древней аристократии. Она была свидетельницей катаклизма и пережила войну с доктами. Если подумать, то она старше самой Адорнии. У меня мурашки бегут по спине, когда я об этом вспоминаю. При дворе ее считали вечной, и всех очень удивило ее решение покинуть пост хозяйки Чертога покоя. Даже невозмутимый обычно Раэль пожал плечами и изумленно выгнул бровь.

Леди Аэрика из Чертога покоя! Звучит очень официально, не правда ли?

В любом случае, пока я просто Рика. Пройдет еще несколько месяцев, прежде чем леди Инесс передаст мне все дела провинции, мне ведь еще так многому нужно научиться! Быть ответственной за чужие судьбы очень почетно и немного страшно.

А пока я сижу у потрескивающего камина в Чертоге и смотрю в окно. И за ним действительно идет самый настоящий снег. В Адорнии обычно не бывает снега, но тут в горах ему наплевать принятые в королевстве природные законы. Тут он может падать столько, сколько пожелает и вряд ли природные блюстители порядка из низины станут забираться так высоко и проверять, хорошо ли он себя ведет.

Не знаю, зачем я все это написала. Фарфоровая леди говорит, что записанная на бумаге мысль становится осязаемой, и ее легче понимать и осознавать.

Сначала я хотела стереть неудачное начало при помощи магии, или просто выдрать первый лист из тетради. Но потом передумала. Зачем если никто кроме меня не станет это читать? Чтобы обмануть себя?

Мы не были бы собой без тех ошибок, которые совершили, так ведь?

— Папа, Кирик меня ударил!

Любимая игра под названием «Пусть папа тебя накажет!» продолжалась уже несколько минут. Пока безрезультатно, но сыновья не расставались с надеждой. Опыт никак не желал подсказывать им, что папа обычно выслушивает и наказывает обоих одинаково, и этот раз вряд ли будет отличаться от предыдущих.

— Папа, Кирик снова дерется!

— Адам первый начал!

«Только заведя детей, ты познаешь пределы своего терпения», — сказал какой-то адорнийский философ, и Винсент вынужден был с ним согласиться. История умалчивает, были ли у того философа собственные дети, и насколько сильно мудрость помогала ему продлевать истончающееся терпение. Мудрость самого Винсента уже давно спасовала перед детской настойчивостью.

— Ай! Кирик, ты дура-а-а-ак!

— А ну, хватит!

Отцовские руки с легкостью поймали уши нерадивых потомков, чуть приподняли, слегка встряхнули и тут же отпустили — не наказывая, но обозначая нависшее над детьми наказание. Старший Кирик насупился и отвернулся к окну кареты — по его мнению, он вообще не заслужил взбучки. Младший Адам захныкал, пытаясь утереть кулаком слезы, и в результате размазывая их по лицу. Скорее от обиды и горечи поражения в собственной игре, чем от ноющего покрасневшего уха.

Не так уж это просто — воспитывать двоих сыновей в одиночку. Можно дать им лучшую одежду: например, сейчас на Кирике была белая рубашка с черными пуговицами и такой же черной, в цвет глаз утонченной вышивкой. А на голове — изящный серебряный обруч, отводящий от лица отрастающие темные волосы. На Адаме же — атласная сорочка, расшитая сотней разноцветных лоскутков, бывшая настолько пестрой, что его сын выделялся бы в любой толпе. Конечно, в этом ему также помогли бы светлые волосы и небесно-голубые глаза, столь редко встречающиеся среди адорнийцев.

Можно дать им лучшие игрушки, которым позавидовал бы любой адорнийский ребенок. Кирик собирал фигурки адорнийских героев. Дома он с любовью расставлял на книжной полке свою коллекцию, каждый день разыгрывая среди них новую батальную сцену. Адам же пока любил игрушки, которые можно сломать, поэтому заботливый отец за большие деньги приобрел у столичного мастера игрушек специальную коробку с тряпичными куклами и мячами. Все они отличались тем, что ломались особенно красиво — распадаясь на небольшие фейерверки или красочную пыльцу, разрывались на части с громкими хлопками или птичьими трелями. Но главный секрет коробки состоял в том, что поломанная игрушка на следующий день оказывалась целой и снова лежала на своем месте.

Винсент не жалел денег на своих сыновей, но сколько бы он не тратил, сколько бы новых игрушек не приносил в дом, всегда оставался вопрос — достаточно ли им этого? Хватит ли им одной, пусть даже очень большой, отцовской любви, чтобы забыть об отсутствии любви материнской?