Александр Кузнецов - Легенды, предания и были Тотемского уезда

Астарики теперь уже не те пошли… Ну что это за старики, если в детстве они были пионерами, потом «комсомолили» в своей деревне, а на пенсию из колхоза вышли уже закоренелыми коммунистами? О чем эти старики могут рассказать своим внукам? Как на собрания ходили да как на субботниках бревна с места на место перекладывали?

Мне же повезло. В детстве у меня была настоящая деревенская бабка, бабушка Ольга Парфентьевна, родом из сухонской деревни Ихалица… «Родилась я при Николашке, в малолетстве ела белые олашки, а как стал Сталин управлять, не стали и черного давать», – пела она частушку. На Сталина бабка Оля была обижена… Судьба ее сложилась неловко. В нашу деревню, в Фоминское, она вышла замуж, но мужа вскоре забрали на войну, где он и погиб. В голодные послевоенные годы бабка попала в тюрьму «за колоски», где на тяжелых принудительных работах повредила себе ногу…

Ольга Парфентьевна была мне не родная, просто ее взяли к нам в семью ухаживать за детьми. Сначала она выводила моего брата, потом сестру, ну а я был у нее уже третьим «внуком». Бабка часто вспоминала свою родину, тосковала, пела частушку: «Не пойду на Тиксну замуж, тамо мучники ядят. За любого, но на Сухону, там хоть чаем напоят!»

Моя бабушка Ольга Парфентьевна Блинова

Тиксна – это старинное название нашей волости, а при советской власти она стала Погореловским сельсоветом. Народ прежде у нас жил довольно справно, ели пироги-мучники (из белой муки) не только по большим праздникам, но люди были жадноваты (так казалось бабушке), поэтому Ольга Парфентьевна и вспоминала свою родную Ихалицу, где жили бедно, зато всех гостей поили чаем от души.

Вдобавок к частушке бабка любила рассказывать, что в Сухоне вода чистая, прозрачная, белая, но для самоваров обязательно привозили на лодках воду с другого берега, где напротив деревни в Сухону впадает река с таким же названием Ихалица, а вода в ней темная, болотная, красная, зато меньше чайной заварки надо (раньше чай дорогой был!), да и водичка ихалицкая вкуснее была…

Как-то раз осенью ко мне в школе подошла учительница ботаники Елена Михайловна и сказала: «Саша, поедешь в Тотьму на слет юннатов, будешь там выступать с докладом об опытах на пришкольном участке». Домой я вернулся с аккуратным блокнотом в кожаной обложке – их подарили всем участникам слета. Довольно долго я не мог решить, как мне использовать эту книжку: под черновик для решения домашних заданий – жалко. А потом решение пришло само по себе: нужно записывать старинные слова, обычаи, приметы и легенды – все то, что я слышал от бабки Оли и других деревенских старожилов!

Вот первое слово, записанное в блокноте: «Заговинье», и пояснение – «бывает 27 ноября, начало поста». Мне было интересно, что когда-то жизнь в деревне была другой: не знали люди ни электрического свету, ни телевизоров, ни строящихся рядом с Фоминкой газопровода «Сияние Севера» и асфальтированного шоссе, а крестьяне ходили в церковь, пахали землю на лошадях, не получали ежемесячно зарплату, как сейчас в совхозе…

Надо сказать, что бабка моя особой религиозностью не отличалась – в доме у нас уже никто не молился, иконы были убраны в подвал, но долгими зимними вечерами, когда в нашей избе собирались соседские старушки – Марья Ганичева, тетя Саша Секлетова – на «биседы», вся эта старая жизнь, доколхозная, дореволюционная, как бы оживала вновь. В разговорах упоминались всякие «покровы», «успенья», «благовещенья», и мне это тоже было интересно, ведь в школе про такое не говорили, да и в библиотеках книг на религиозные темы тогда не было… Позднее детское любопытство переросло в серьезное изучение вопросов церкви и религии в местной истории, но мой атеизм остался непоколебим.

Записи в юннатском блокноте я вел на местном, тотемском диалекте, со всеми его фонетическими и стилистическими особенностями, поэтому при публикации некоторых выдержек из него пришлось сделать «перевод с русского на русский», приблизить диалектные тексты к литературному языку. Однако все «изюминки» народной речи я постарался сохранить. Вот кое-что из рассказов бабушки Ольги Парфентьевны…

Раньше ходили в лес слушать кукушку. Надо было найти то дерево, где она сидит и кукует. Подойти к нему тихонько и, пока птица не слетела, вырубить одним ударом топора хорошую щепку. Чем толще окажется эта щепка, тем больше сметаны будет от коровьего молока. Щепку потом хозяин дома вставлял в щель на дворе, где стояла корова. Но за кукушкой надо было сходить до Ильина дня, после него она не кукует, у нее «рот зарастает»…

Нарбы – это шпонки у икон, у дверей, у столешницы. Нарбами доски скрепляли без гвоздей. У старинных икон нарбы должны быть обязательно. Позже это слово я нашел в «Словаре вологодских говоров», издаваемом учеными педуниверситета из Вологды. У В. И. Даля его почему-то нет.

Если коровы, возвращаясь с пастбища, несут во рту травинки, то это к похолоданию, к дождям. Кстати говоря, в действенности этой необычной народной приметы я потом убеждался неоднократно.

Часовня «Фролы и Лавры» в Фоминском была «обещанной». Строили ее сначала там, где нужно было деревне, но сруб несколько раз сгорал, а потом за ночь чудесно перенесся на другое место, в самую середку деревни. Пришлось часовню делать тут, где бог показал. В праздник Фрола (Флора) и Лавра из Спасо-Преображенской Тиксненской церкви, что стояла в двух верстах от Фоминского, за речкой Вопрой, устраивали крестный ход с иконами и крестами. В деревне же справляли молебны по скотным дворам, которые перед этим устилали ржаной соломой. Святые Фрол (Флор) и Лавр были покровителями домашней живности.

Когда я первый раз услышал этот рассказ от Ольги Парфентьевны, его сюжет показался мне очень интересным. Спустя какое-то время пришло разочарование… О переносах церквей или часовен старые люди твердят в любой тотемской волости. Предания эти не оригинальны, а создавались по общему шаблону церковными идеологами своего времени. Суть этих историй проста: не люди выбирают место под храм, а сам бог им указывает. «Рабам божьим» остается лишь подчиняться воле Всевышнего…