Артем Веселый - Гуляй Волга

В метелях летели мутные дни, летели ночи, налитые свистом ветра да – э-эх! – растяжелой тоской.

Под завывы вьюги много было сказок и бывальщин порассказано. Народ собрался разноземельный и гулевой: иной побывал в Крыму, а то и в самой Туретчине; иной залетывал в Литву или Венгрию; иной кроме Дона да Волги нигде не бывал, но в россказнях и видалого за пояс затыкал.

Наконец, зимушка подломилась, обмякла и стала сдавать.

В распутицу, как обняла весна, в самое расколье, по последнему санному пути приехал Петрой Петрович с людьми и подарками.

Шумел и гудел на крутом берегу казачий сход.

Мартьян принародно читал зазывное письмо Строгановых:

– «Имеем крепости и земли, но мало дружины...»

Через плечо походного попа, дивясь премудрости божьей, в грамоту зорко вглядывался сотник Фока Волкорез. Его ль ухо не было тонко, и его ль глаз не был остер? Шипенье селезня он слышал через всю Волгу и в темноте на слух стрелял крякнувшую в кустах утку...

Мартьян вычитывал:

– «... С Тобола-реки приходил с мурзами и уланами султан Маметкул – дороги на нашу русскую сторону проведывал...»

Фока ждал: вот дрогнут строки, и меж них плеснет вода, блеснет огонь, сверкнет клинок... Но письмена лежали ладом, не шелохнувшись: покойно текла строка, играя титлами... Сотник отошел, сокрушенно вздохнув. [63/64]

Внимали Мартьяну и – кто про себя, кто вслух – вторили:

– Всем по штанам.

– Крупа...

– Порох...

– «... и вина две бочки под пятьдесят ведер...»

Закричали, заметались:

– Винцо на кон!

– Засохло, отмачивай!

– Бочку на попа!

Ярмак:

– Вольное буянство, не галчи! Оравою тоже песни орать, а говорить надобно порознь. Думай думу с цела ума, чтоб нам не продуматься.

И старший кормщик Гуртовый показал горланам свой облупленный и пребольшой, в телячью голову, кулак:

– Во!

Горлохваты понурились, зная, что от кормщика не получишь ни синь пороха, пока не решится дело.

Долго молчали, собираясь с мыслями, потом разбились по куреням и заговорили:

– На Волге жить – нам таловнями (ворами) слыть.

– На Дон, братцы, переход велик.

– Не манит и на плесы понизовые.

– Да, в понизовье нам возврату нет.

– Тутошний купец пуганый, добычи нет.

– В Казани стоит царев воевода Мурашкин с дружиною. Коли попадем ему в лапы – всех на измор посадит, а атаманов наших до одного перевешает.

– Большим людям, хо-хо, и честь большая!

– Пускай сунется Мурашка со своими зипунниками! Колотили мы их раньше – и впредь колачивать будем.

В стороне, засунув руки за кушак и полуприкрыв глаза, стоял Петрой Петрович со своими людьми, дивовался на вертеп разбойников и, слушая поносные речи да дерзкую брань, творил шепотком молитву.

А гулебщики уже ярились крутенько.

– Не красно нам, – мычал Мамыка, – не радошно к купцам в службы идти. Воля...

– Волк и волен, да песня его невесела.

– Помолчи, высмерток!

– Я и мал, да удал, а у тебя, полудурок, и в бороде одни блохи скачут, ума ни крупинки.

– И-их, ворвань кислая!

– Уймитесь, каторжные!

– Костоглоты!

– Не задразнишь!.. У рыбака голы бока, зато уха царска.

– Духа казачьего в вас нет, мякинники!

– А вы – блинохваты! [64/65]

– Не бранись, ребята, играй в одну руку.

– Будя шуметь! От шаты-баты не станем богаты.

– Там нам будет кормно. Поживем, отдохнем, кровью соберемся, а далее видно будет.

– Обещают бычка, а дадут с тычка, и пойдем утремся.

– Правда твоя, Лукашка, с купцами нам рыбы не едывать, – костями заплюют.

Слово за слово, зуб за зуб.

Двое раздрались, остальные бросились разнимать, и пошла потеха, только клочья полетели. Мамыка сбычился и отошел к старикам: по силе ему не было ровни во всей ватаге, в драку бурлак никогда не ввязывался, после того как однажды чуть не убил человека – в лоб пущенным с ногтя – медным пятаком.

Старики посмеиваясь глядели на побоище, посасывали трубки, а иной еще и покрикивал:

– Ругайся на стану вволю, бейся дома досыта, чтоб в походе жить нам в ладу да в миру.

Долго пришлось старикам ждать, пока драчуны утихомирятся. Мартьян поднял руку и призвал:

– Будя, товариство! Думай во весь ум, что нам делать и как нам быть?

Гулебщики потирали шишки на головах, щупали разбитые носы и понуро молчали. Превеликие умельцы кистенем бить, на игрища и на хитрости горазды, которые и на работу слыли валкими, а языки у всех были привешены криво.

Иван Бубенец, с казачьей стороны, зыкнул:

– Плыть!

Бурлаки опять заспорили!

– Не плыть!

Казаки в один голос:

– Плывем, плывем!

Мамыка:

– Думай не думай, сто алтын не денежки... Плыть так плыть!

– Поплыли!

– Атамана за бока!

Повременив и послушав голоса, Мартьян сказал:

– Всяк своей голове хозяин. Вольному воля, бешеному поле, удалому легкий путь... Кто с нами – гуртуйся ко мне, кто не с нами – отходи прочь.

Закачались, зашумели, как камыш под ветром.

Иные отошли было, но поглядели друг на друга, поскребли затылки и вернулись в общий круг.

– А коли плыть, – опять приступил Мартьян, – то надобно нам выбирать коренного атамана на камский поход. Кого похотите?

– Ярмака!

– Ярмака на круг!

– Хорош, сулил за него черт грош, да спятился. [65/66]

– Никиту Пана, умен...

– И умен, да неувертлив, сам себе на пятки навалил.

Гогот подобен залпу.

– Нам хитрого да погрознее.

– Ивана Кольцо.

– Долой Кольцо! На него надёжа, как на старого ёжа.

– Запивоха и до баб ходок. В Астрахани кинжал и последние штаны с себя пропил. В Дубовку к нам без штанов прибежал. Хо-хо...

– Мещеряка в атаманы.

– Не гож, не гож! Не ходить нам, казакам, под гусаком бурлацким.

– Ярмака!

– Ярмака-а-а!..

Мартьян:

– И я мыслю – Ярмака. Люб или не люб?

– Люб!

– Гож!

– Люб, люб!

Ярмак снял шапку, шапка – малиновый верх, из-под шапки чуб волной.

– Благодарствую, браты, за привет и ласку, а только постарше меня атаманы есть.

– Люб!

– Послужи!

– Из старых порох сыпится.

– Волим под Яр-ма-ка-а-а-а!..

Ярмак долго отказывался, как того требовал обычаи, и пятился за спины других.

Старики вывели его под руки и поставили в круг.

– Люб!

Ярмак поклонился:

– Ну, коли так, добро... Только, якар мар, на себя пеняйте. Я сердитый.

Круг гудел и стонал:

– Люб! Ладен!

Мартьян подал Ярмаку обитую медными гвоздями суковатую дубинку.

– Милуй правого, бей виноватого.

И всяк, кому хотелось, подходил к выбранному атаману и, по древнему обычаю, мазал ему голову грязью и сажей с артельных котлов и сыпал за ворот по горсти земли, приговаривая:

– Будь честным, как земля, и сильным, как вода.

Кормщик Гуртовый выкатил на круг бочку с даровым вином и позвонил ковшом о ковш.

– Налетай, соколы!