Василий Шульгин - Что нам в них не нравится…

Украинская идея (идея распри, раздора, идея бифуркации единых русских крови, языка и культуры) задержала сваривание южно- и северно-русских особенностей в единый русский тип, то есть работу, над которой трудился Петрополь. С тех пор, как Петроград деградировал из ранга столицы, каковой опять стала Москва, история попятилась назад; а враждебные русскому народу силы стали неистово работать над его разделением. По счастью, оружие, которое для этого употреблено, — гнилое. Украинская идея, то есть утверждение, что южно-русский народ — не русский, долго не выдержит, ибо оно лживо и рассчитано на невежество. Самолюбие проснувшегося южно-русского народа не позволит, чтобы ему морочили голову польско-немецкими сказками, принимая его за дурачка-непомнящего. Малая Россия вспомнит, что она — Россия par excellence [17] В высшей мере (фр.). и пошлет к так называемой mere de biss всех украинствующих вралей.

Но… но «особенности» южно- и северно-русские, подновленные годами разделения, останутся. Южная Россия, даже приняв свое старое наименование Малой, то есть исконной Руси, некоторое время будет настроена сепаратистически; если не в смысле политическом, то в смысле культурном. Будут попытки строить две параллельные культуры (обе чисто русские): одну — севернорусскую, другую — южно-русскую. И пройдет, может быть, немало времени, пока обе половины России признают свои культуры местными и подчиненными; тогда, поднявшись над сими локальными изделиями, но взяв их за основание, они будут продолжать пряжу, начатую Петербургом, — пряжу единой, общерусской ткани.

Если я позволил себе довольно длительно остановиться на этом вопросе, то это по следующей причине. Существующее между великороссами и малороссиянами различие, очень неглубокое «для лота», имеет, однако, большое значение вследствие пространственного или численного своего объема. Дело идет о населении, которое исчисляется в сто миллионов, причем на каждых трех русских приходится два великоросса и один малороссиянин. При таком соотношении даже небольшие размолвки, вызываемые поверхностным различием типов, могут иметь серьезное значение; ибо число таких размолвок — громадно.

К различиям между собственно русскими надо прибавить (это особенно относится к культурному классу, понимая под ним аристократию, служилых и интеллигенцию) великое количество «расхождений» с людьми не русской крови, объединившихся, однако, под именем «русских». Естественно, что все эти очень далекие крови сильнейшим образом понижают родственную близость русских между собою, делая их уже не седьмой водой на киселе, а может быть, семьдесят седьмой. И вот эта «дальность родства» (сравнительно с другими нациями) и есть, на мой взгляд, причина, почему русские рядом с сильным влечением друг к другу испытывают тут же яркое взаимное отталкивание. Естественно, что последнее, без соответственного противовеса, очень обессиливает нашу «еще недоварившуюся» нацию.

Другая причина указанного «отталкивания» можно сказать — географически-провиденциальная. Русских издавна окружали с востока, юга и севера огромные девственные и полудевственные пространства, которые надо было так или иначе «возделывать». Но пословица говорит: «от хорошей жизни не полетишь». Взаимное отталкивание русских друг от друга создавало «плохую жизнь»; вызывало потребность в «полете» — вернее, отлете. И, действительно, русские очень легко отрывались от насиженных мест, которые становились для них нестерпимыми, в силу постоянного несогласия с окружающей средой. Сказав: «черт с вами», или «ну вас к Богу», такой неуживчик бежал на бесчисленные украины — южные, северные или восточные; там, сплотившись в особые организации, более отвечающие их психологии и носившие названия «казачьих войск», недавние сварливцы делали великое дело окультуривания «диких полей». При этом характерно для этого процесса то, что невзлюбив своих единоплеменников, то есть русских же, эти люди оказывались, однако, весьма привязанными к русскости, как таковой: они твердо держались веры, языка и быта, то есть не денационализировались.

Итак, взаимоотталкивание русских, при явно выраженной их же любви к русскости, есть для меня факт. Но факт этот должен иметь многоразличные последствия. В частности — и то, о чем я уже говорил: невозможность для русских совершать большие дела при помощи одной только самозарождающейся (из взаимного влечения) организованности. Ибо проявления этого рода организованности эфемериды; некие ракеты, вспыхивающие на миг и потухающие в тяжелых волнах взаимного недоброжелательства. Мы не пчелы и не муравьи. Мы из тех пород, которым нужен видимый и осязаемый вожак. Ибо сей вожак, избавляя каждого отдельного русского от необходимости сноситься со своими согражданами — «в бок» (на каковом пути, как мы видели, возникают сейчас же ссоры, споры, драки и скандалы), направляет их стремление как-то послужить единой и ценимой ими русскости — «вверх», то есть на себя. В нем, в вожаке, как в фокусе, собираются все эти действенные лучи, не парализованные взаимоотталкиванием. Ибо отношение к вожаку иное: оно не отравлено неизживаемыми даже перед лицом смертельной опасности, счетами между Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем.

В этом зарыт секрет грандиозных дел, совершенных Российской монархией. Разумеется, времена меняются. В былое время достаточно было быть Царем, чтобы вбирать в себя все лучшие токи нации. Драки сами собой смолкали на ступенях трона; оставалось одно очищенное желание служить родине, — через Царя. Ныне мы живем в веке фашизма. Сейчас Государь, который хотел бы выполнить царево служение былых времен (то есть выловить из народа все творческое, отринув разрушительное), должен быть персонально на высоте своего положения. Если же этого нет, то рядом с ним становится вождь, который, по существу, исполняет царские функции.

Таким образом, наиболее выгодная для русских (по свойству их психологии) организация есть организация вожаческая. Причем — безразлично, какое «формальное наименование» к ней пришпиливать. При соответствующем вожаке русские могут быть очень сильны. Их лучшие качества складываются, будучи толкаемы в одном направлении; их нестерпимые недостатки (грызня, взаимное недоброжелательство) парализуются. Ведомые подлинным вожаком, русские могут с успехом конкурировать с другими народами во всех тех областях, где вожаческая организация вообще пригодна. Область ее применения, конечно, не безгранична, но значительно шире, чем об этом принято думать. Разительный пример этому — царствование сурового вожака Николая I. Царствование это было вместе с тем золотым веком русской литературы. И, конечно, этого расцвета русского слова Россия не увидела бы, если бы удался заговор декабристов; Государь был бы убит кинжалом, который Рылеев подал для этой цели Каховскому; [18] Д. С. Мережковский. «14 декабря». Париж, 1921 г. Стр 144. вся Императорская фамилия была бы истреблена «до корня», на что по предложению Пестеля с превеликой пылкостью соглашался «Голицын»; [19] Там же, стр. 84. Петербург был бы реформирован при помощи «красного петуха», чернь грабила бы и убивала, о чем мечтал Якубович; [20] Там же, стр. 133. а Щепин-Ростовский «резал бы и резал», [21] Там же, стр. 103. согласно своему желанию.