Дуглас Хардинг - Религии мира

Безусловно, научные открытия вовсе не такие глубокие и воодушевляющие, как открытия религии и философии. Их устраивает быть очень ограниченными и даже поверхностными, устраивает не открывать ничего очень глубокого о жизни и человеке — пока. Достаточно, что открытия позитивистской науки в какой-то мере истинны: что означает, что их можно конкретно сформулировать, они могут быть кем угодно опробованы, их можно согласовать друг с другом, и, быть может, рано или поздно поставить на службу человечеству.

Конечно, это правда, что этими открытиями злоупотребляли и благодаря им даже создали оружие, способное уничтожить все человечество. Позитивист так же этим напуган, как и все мы, но находит основания для надежды. Быть может, эта угроза разрушительной силы науки насильно объединит человечество так, как не удалось религии и философии. И в любом случае, разве религией и философией также не очень сильно злоупотребляли, разве они не ответственны за такое количество ненависти, войн, жестокости, фанатизма, притеснений и ханжества, до которых науке далеко?

Согласно позитивисту, важнее всего то, что дух науки морально превосходит дух религии. Он честен. Религия всегда гонится за какой-то выгодой: она жадная до спасения, до мира, до счастья, до жизни после смерти. Естественно, она поверит во все, что угодно, чтобы получить такую выгоду. Как следствие, она представляет собой плохую моральную тренировку, плохую интеллектуальную тренировку, плохую практическую тренировку: ее воздействие на характер может быть плачевным. Чистая наука, с другой стороны, хочет лишь добраться до правды, даже если эта правда не приносит никакой выгоды, даже если она ужасна! По иронии, именно эта незаинтересованность, это благородное безразличие к наградам, и делает науку столь стоящей. Своим невероятным успехом она обязана не жадности, как утверждают ее враги, а ее отсутствию!

Позитивист мог бы так это сформулировать. Подход религии алчный, заносчивый и нетерпеливый, тогда как научный подход — отстраненный, смиренный и очень терпеливый. Ученый смиряется перед фактами: он покоряется данности, не пытаясь ее улучшить; он позволяет проявиться ее собственному рисунку, он смотрит и слушает. А человек религии предвзятый: он всему навязывает свои собственные чувства, озарения и идеи. Хуже того, он налагает на данность всякого рода вторичные чувства, озарения и идеи, которые даже не являются его собственными. У него нет благоговения перед реальным, перед тем, что есть сейчас. У него нет естественного благочестия.

Поэтому (по мнению позитивиста) ничего удивительного, что религии мира имеют резкие разногласия, что это куча воюющих систем и несовместимых идей, причина резкого разделения людей. С другой стороны, наука абсолютно одинаковая везде и для всех: ее законы, методы, дух, ее разнообразные способы применения и даже большая часть ее языка идентичны в каждой части света, без оглядки на национальность, темперамент или традицию. Не удивительно, что наука обещает объединить человечество так, как это никогда не удавалось религии. Она по своему характеру интернациональная, даже межпланетная, универсальная.

И науку уже начинают применять — с размахом и щедростью, о которых раньше и не могли мечтать — для облегчения бремени человеческих страданий по всем миру. Есть нечто, что скрыто в самом духе науки, — сочувствие к человечеству в целом, практическое, а не сентиментальное сострадание, которое преодолевает все барьеры. Конечно, религия очень увлечена благотворительностью, однако помощь всем людям, без цели обратить их в свою веру, и независимо от их веры — действительно редкость для религии.

Даже наш позитивист согласился бы, что его представление о науке несколько идеализировано. Когда дело доходит до того, чтобы жить согласно своим принципам, отдельно взятый ученый, наверное, не многим лучше отдельно взятого верующего. На практике в науке также много нечестности и высокомерия, и новаторам часто бывает нелегко. Конечно! Это в человеческой природе. Но истинное доказательство преобладания и хорошего качества научного духа — и особенно его морального аспекта — сама наука, так, как это доказывает и отражает каждая деталь современной жизни. Без больших и замечательно согласованных усилий по объективности и самоуничижению ничего этого не удалось бы достичь.

При этом дух науки не является всего-навсего чем-то терпеливым, медлительным и скучным. В своей наилучшей форме, в по-настоящему творческом ученом — в таком, как Дарвин и Эйнштейн, — он проявляет впечатляющую мощь, энтузиазм, напористость, интеллектуальную страсть. Он преданный. До какой-то степени он интегрирует личность, возвышая человека над его посредственностью и слабостью. В целом, наука может представлять собой образ жизни, достойный восхищения.

И это требует веры — хорошо проверенной и хорошо вознагражденной веры в единообразие природы и в глубокую связь между человеческим умом и тем материалом, который он изучает. А в так называемом диалектическом материализме Маркса (который является официальной философией коммунизма) присутствует также и более «религиозный» символ веры. Безусловно, это не вера в личностного Бога, а полное доверие чему-то, что очень похоже на благодетельное, безличное Провидение, под малообещающим названием Диалектический Процесс. Этот добрый Процесс создает улучшения в любой сфере и в конце концов неизбежно приведет всех нас к обществу, в котором каждый делает по возможностям, а получает по потребностям: общество, которое наконец будет практиковать христианство!

Вопреки самому себе, марксизм — самая настоящая религия! У него есть собственное Провидение, собственный пророк, собственные апостолы, собственные священные Писания («Капитал» — самое основное), собственная страсть, собственная ожесточенная нетерпимость, собственный колоссальный идеализм, собственная колоссальная неспособность соответствовать своим же идеалам. Действительно, он порвал с Богом, но не более основательно, чем Гаутама Будда. Ему ни к чему культ, церкви или храмы, молитвы, теология (по крайней мере, старого типа) — но и Будде все это тоже было не нужно. Лет через пятьдесят или сто будет ли кто-то сомневаться в том, что это такая же религия, как и буддизм тхе-равады?

Конечно, остаются огромные различия. С самого начала буддизм рассматривал себя как религиозное движение, тогда как позитивизм — и особенно марксизм — считают себя антирелигиозными (не является ли его вера еще глубже благодаря тому, что она бессознательна?). Является ли он марксизмом или нет, позитивизм принадлежит к нашей западной группе верований: как и иудаизм и христианство, из которых он вышел, он видит Реальность вовне. Это наука Наблюдаемого, тогда как буддизм — наука Наблюдателя — Наблюдателя, который смотрит сам на себя. Позитивистская наука не мистическая.