Андрей Колганов - Жернова истории - часть 1

— Ну как, есть ли у нас первые успехи в деле научной организации труда? — поинтересовался я.

— А вы какую школу НОТ предпочитаете, Виктор Валентинович, — Керженцева или Гастева? — ответил вопросом на вопрос Адам Войцеховский, старательно пряча огонек лукавства в глазах, пока ребятки рассаживались у стола.

— Вообще-то я вас сюда не для научных дискуссий о преимуществах той или иной школы пригласил, — немного суховато парировал я. — Но все же отвечу. У обеих школ есть свои сильные стороны. Но для данной, конкретной задачи, которую мы с вами должны решить сейчас, я бы предпочел школу Керженцева. И не потому, что я по своей работе соприкасаюсь с Платоном Михайловичем как с полпредом в Швеции. И не потому, что он по вашему ведомству также проходит, как член Президиума Всесоюзного совета по НОТ при ЦКК-РКИ. Гастев ведь тоже там состоит. А потому, что нам сейчас не разработки гастевского Центрального института труда нужны, сколь бы они ни были полезны на производстве: не думаю, что внедрение рациональных с психофизиологической точки зрения приемов перекладывания бумажек работниками наркомата сильно улучшит нашу работу и поможет укоротить бюрократизм. Нам надо, прежде всего, организовать продуманное и четкое взаимодействие членов нашего коллектива для бесперебойного решения возложенных на нас задач – а тут надо обращаться именно к концепциям Керженцева.

Ребятки переглянулись с многозначительными минами на лицах, и, как мне показалось, не без некоторого удовлетворения.

— Так я жду результатов, — с некоторым нажимом произнес я.

Инициативу на себя взял, к некоторому моему удивлению, Паша Семенов:

— По картотеке. Сортировку по датам, входящим и исходящим номерам мы отвергли сразу, потому что это будет простое повторение данных регистрационных журналов. По типу документов – тоже. Слишком много этих типов, и не всегда точно можно сказать, какой документ как назвать…

— Не получится классификации по ясному и однозначному критерию, — слегка покачав головой, вклинилась в разговор Лида, при этом, казалось, целиком погруженная в какие-то свои мысли. Паша бросил на нее косой взгляд и продолжил:

— Поэтому мы предлагаем оставить две картотеки: первая – по содержанию рассматриваемых вопросов, и вторая – по наименованию учреждения, откуда прибыл или куда убыл документ. Однако мы решили также, что все перечисленные вами признаки документа на карточку тоже надо заносить – пригодится в случае каких-либо неясностей. Но картотеки держать все-таки только две.

— С картотекой по содержанию документов будет больше всего проблем, — заметно волнуясь, снова вступила в разговор Лида. — Мы еще не знакомы со спецификой работы вашего отдела, да и наркомата в целом. Потребуется время, чтобы понять круг функций вашего отдела, и, соответственно, содержание вопросов, отражаемых в документации. Только после этого можно будет составить правильный классификатор документов.

— Разумеется, — подтвердил я. — Поэтому пока такой классификатор вы делать не будете, а будете как раз изучать содержание решаемых вопросов, кто из сотрудников какие вопросы готовит, кто принимает окончательные решения, будете отслеживать, так сказать, маршруты движения документов в отделе, между нашим отделом и другими отделами и управлениями нашего же наркомата, взаимодействие с другими ведомствами. Вот когда вы все это усвоите, тогда и с классификатором будет больше ясности. А к этому моменту вы уже сможете и должностные инструкции подготовить с конкретным распределением функций, сроков исполнения, порядка получения и передачи документов и т. д.

Я замолчал, и тогда Адам Войцеховский протянул мне листок бумаги:

— Вот ту мы набросали проект регистрационной карточки…

Быстро пробежав глазами аккуратно разграфленный листок с надписями, так же довольно аккуратно выполненными чертежным шрифтом, пожимаю плечом:

— На первый взгляд все нормально. Должен вообще сказать, что по первому дню впечатление вы оставляете неплохое. Но пока возьмите эту заготовку себе, а окончательно будем решать этот вопрос, когда вы лучше познакомитесь с нашей работой.

По окончании рабочего дня, проделав уже знакомый маршрут, — Охотный ряд – магазины и лавочки – Малый Левшинский переулок, — я оказался у себя в коммуналке. Поскольку первый решительный шаг был уже обдуман, оставалось лишь достать из портфеля, который я раньше на работу не носил, а использовал для хранения канцелярских принадлежностей, несколько листков бумаги и вечное перо (которое теперь чаще именовали просторечным словом "самописка"), пристроиться у стола и приступить к сочинению некоего документа.

На это ушло всего около сорока минут, заставивших меня изрядно поволноваться. Дело было не в содержании документа, которое уже оформилось у меня в уме. Хотя я имел возможность убедиться в том, что вполне справляюсь с задачей выводить подпись Осецкого, практически неотличимую от прежних образцов, у меня отнюдь не было уверенности, что с воспроизведением почерка в целом письме все пройдет настолько же гладко. Однако – получилось. Притерлись наши личности, притерлись – его знаний и навыков я не потерял, а вот явно господствующее положение в этом тандеме моей собственной личности меня вполне устраивало.

Надо бы поторопиться, чтобы не придти слишком поздно. Поэтому быстренько переодеваюсь – на этот раз надеваю приличный костюм, чистую выглаженную сорочку, повязываю галстук, достаю из шкафа не ботинки, а туфли, и, выйдя в коридор, навожу на них глянец сапожной щеткой.

На улице было еще довольно светло и многолюдно. Правда, трамваи уже не были так набиты, как сразу после рабочего дня, и до "Метрополя" удалось доехать с относительным комфортом. В подъезде меня встретил консьерж, которому я предъявил служебное удостоверение.

— Я к своему наркому, к товарищу Красину.

— Лев Борисович и так занятой человек, а вы его еще и дома беспокоите! — Консьерж глядел на меня с явным неодобрением, оставаясь стоять у меня на пути.

— Ничего, на меня товарищ Винтер в обиде не будет, — отвечаю с твердой уверенностью, с нажимом произнеся одну из подпольных кличек Красина.

Не знаю, понял ли консьерж, почему я вдруг назвал наркома Красина "товарищ Винтер", но, когда я решительно двинулся вперед, отступил немного в сторону, хотя взгляд его так и оставался неодобрительным.

Поднимаясь по лестнице гостиницы, я вспоминал, как сам (ага, как же, сам!) жил в "Метрополе" с 1918 по 1920 год, когда был заместителем наркома торговли и промышленности (а наркомом у нас был все тот же Красин). Вернувшись в июле 1923 года в Москву, я уже не смог попасть сюда, потому что все номера были заняты важными партийными и государственными чиновниками. Мне предлагали номер в одном из Домов Советов в Москве (ранее известном как дом Нирензее в Большом Гнездниковском переулке), но этот дом, помимо партийных и советских работников, облюбовало ВЧК, а затем ГПУ, привлеченное полной телефонизацией номеров. Меня такое соседство, собственно, не пугало, но уже тогда, вероятно, сработал (еще подсознательно) мотив "попаданца" — не торчать на виду у работников данного ведомства. Поэтому я предпочел снять комнату для себя сам.