Андрей Колганов - Жернова истории - часть 1

— Нет, — решительно отвергаю это предложение, — всю неделю у нас аврал, из-за майского налета на наше торгпредство в Берлине и разрыва торговых отношений с Германией тут черт его знает что творится с зарубежными заказами! Не успеваем разгребать эти дела. Разве что на следующей неделе…

— Тогда в понедельник?

Смотрю на свой календарь. Так, в понедельник наверняка придется подчищать хвосты, не доделанные на этой неделе. А вторник? Совещаний нет, день не приемный, нарком во Франции, значит, неожиданного вызова к нему можно не опасаться.

— Понедельник – день тяжелый! — шутливо бросаю в трубку. — Лучше уж во вторник. Думаю, смогу подойти к 17:00.

— Договорились. Значит, 22-го приходите на Лубянку, в бюро пропусков. Номер комнаты будет указан в вашем пропуске.

Осторожный, однако. Ни себя не называет, ни номер своего кабинета. Но тогда это, скорее всего, Трилиссер. Мессинг ведь сидит в Ленинграде. Хотя… В Москву он может наезжать? Может. Кабинет ему в центральном аппарате могут выделить? Могут.

— Хорошо. До встречи!

— До свидания!

И щелчок отключения связи в трубке.

Во вторник, 22-го, я освободился даже чуть раньше, чем намечал. Итак, сегодня намечается визит в здание, о котором в моем прошлом ходило столько анекдотов, нередко с весьма мрачным оттенком. Вспомнить хотя бы известный анекдот советских времен:

"Москвич показывает приезжему на некое здание:

— А вот здесь до революции располагалось страховое общество "Россия".

Приезжий интересуется:

— А сейчас здесь что? Госстрах? (Государственная страховая компания. Наряду с Ингосстархом была монополистом в страховом деле в советский период).

— Нет, Госужас".

Закруглив дела на работе, прохожу вдоль Политехнического музея на Лубянскую площадь. Мне до сих пор странно видеть здесь по левую руку белую стену Китай-города с башнями и большой купол часовни св. Целителя Пантелеймона Афонского на Никольской улице у ее выхода на площадь.

В бюро пропусков получаю бумажку с номером комнаты, куда я приглашен, и следую туда. Подходя к кабинету, лихорадочно пытаюсь вспомнить имя-отчество Мессинга и Трилиссера. Так, Мессинг, кажется, Станислав, а вот по батюшке как? Трилиссер же – Михаил… Михаил Абрамович! Вспомнил-таки.

Открываю дверь, представляюсь секретарю (или они тут иначе именуются?) и слышу в ответ:

— Проходите, Михаил Абрамович вас ждет.

Ага, значит, все-таки Трилиссер!

Вхожу. Начальник Иностранного отдела ОГПУ встречает меня, не вставая из-за стола и продолжая что-то сосредоточенно писать.

— Извините… — бормочет он, — сейчас закончу.

Действительно, не проходит и двух минут, как Трилиссер отрывается от своей писанины, прячет ее в папку, папку – в ящик стола, и поднимается мне навстречу. На нем надета командирская суконная гимнастерка защитного цвета, на которой видна нарукавная ромбовидная нашивка черного сукна с белыми металлическими буквами ГПУ (знак принадлежности к Центральному аппарату). Такие же буквы на темно-зеленых петлицах на воротнике, на левом рукаве – длинный, идущий от обшлага гимнастерки нарукавный клапан черного сукна с белой окантовкой, с красной звездой вверху и четырьмя белыми ромбами на черном бархате клапана. Ну да, все, как положено начальнику отдела. Последний месяц донашивает, однако. В августе, помнится, должен выйти приказ о переменах в форме одежды…

— Здравствуйте, Виктор Валентинович! — и он протягивает мне руку.

— Здравствуйте, Михаил Абрамович!

После рукопожатия Трилиссер подводит меня к кожаному дивану, стоящему в кабинете, и мы оба устраиваемся там. Михаил Абрамович устраивает на колене блокнот и открывает колпачок авторучки:

— Давайте, Виктор Валентинович, припомним наш разговор в тире. Не могли бы вы повторить свои мысли, но уже в развернутом виде? — да, без предисловий, сразу с места – в карьер.

— Хорошо. Сначала перечислю основные пункты, а потом пройдемся по ним подробнее, в той степени, в какой они вас заинтересуют – предлагаю я. Начальник ИНО молча кивает. Что же, приступим:

— Первое. Создание в ОГПУ аналитического отдела, объединяющего и перерабатывающего разведывательную информацию, поступающую по всем возможным каналам. Второе. Переключение основного внимания разведки с эмигрантских организаций и стран-лимитрофов на правительственный, военный и разведывательный аппарат ведущих империалистических держав, и на клубы крупнейших капиталистов, поскольку именно там вырабатывается мировая политика вообще и политика лимитрофов по отношению к СССР – в частности. Третье. Поиск молодежи левых, социалистических убеждений, принадлежащей к правящим классам ведущих держав, с целью создания агентуры в верхушке государственного аппарата. Четвертое, о чем я не упоминал в тире – создание специального подразделения, ответственного за экономическую и техническую разведку. — Выпалив все это единым духом, беру паузу, давая возможность Михаилу Абрамовичу записать сказанное в свой блокнот.

— Теперь несколько слов о технической стороне. Тут я, может быть, буду изобретать велосипед, говорить вещи наивные или уже известные, — в самом деле, вполне возможно, что в ОГПУ уже над этим думают, а реальное осуществление откладывается из-за недостатка возможностей. — Полагаю, что необходимо создавать в наиболее влиятельных державах параллельные резидентуры, чтобы даже в случае полного провала одной из агентурных сетей не лишаться источников разведывательной информации. Понятно, что это очень хлопотное дело, которое сдерживается кадровым голодом, но в перспективе о такой задаче не следует забывать. Далее, помимо вербовки обычных агентов стоит озаботиться наличием лиц, которых можно назвать агентами влияния. Это люди, занимающие достаточно высокое положение, которые в той или иной степени сочувствуют СССР, но ни в коем случае не пойдут на вербовку, и не будут специально для нас добывать секретную информацию. Однако через них можно влиять на выработку политических решений в несколько более благоприятном для нас духе, дозированно снабжать их для этого конфиденциальной информацией, а также тщательно подготовленной дезинформацией, которая не могла бы нанести ущерба их авторитету. — Делаю следующую паузу.

Трилиссер, закончив быстро-быстро строчить в блокноте, поднимает на меня глаза:

— И то, и другое – это ведь работа не на один год. Тут чуть ли не десятилетиями сроки будут измеряться.

— Ну, так что же? — отметаю его сомнения. — И мы с вами, и СССР не последний год живем на свете, и надеюсь, проживем еще достаточно долго. — Быстро собираюсь с мыслями и продолжаю:

— И, пожалуй, последнее. Технические средства связи, наблюдения, шифровки данных. Повторю то, о чем говорил в тире – нужна работа по миниатюризации радиопередатчиков, по разработке портативных аккумуляторов большой емкости для них. В частности, можно поработать над уменьшением размеров радиоламп и потребляемой ими мощности. Что касается шифрования… — черт меня дернул об этом упомянуть, в голове ни одной дельной мысли! Хотя… — тут есть одна идея, но очень слабо проработанная, — вопросительно смотрю на Трилиссера.