Неизвестно - Разумихин Трое из сумы

Так вот я входил в литературную критику. Как было принято, работал в разных жанрах: писал рецензии, об-зоры, статьи, предисловия к книгам, печатался в сборниках, в журналах и газетах. И все эти годы фактически беспрерывная редакторская работа. Позволю себе несколько эпизодов из жизни того времени. Я в журнале «Литература в школе». В один из дней раздаётся телефонный звонок от Селезнёва. Просит зайти – есть раз-говор. Встречаемся. У Юры просьба.

– Александр Михайлович, нужно помочь Лобанову. Последнее время сложилась ситуация, что Михаила Петровича нигде никто не желает печатать. Редакторы боятся. Ссылаются на то, что будто бы на-верху дали отмашку запретить его печатать. Ерунда! Просто празднуют труса. Я понимаю, «Литература в школе» – журнал не самый заметный. Но если появится какая-нибудь лобановская статья у вас, чем чёрт не шутит, подумают, что дана команда, разрешающая его публиковать. Как вы, попробуете?

– Надо подумать. Некоторые статьи его я, конечно, читал, хотя сказать, что пребываю от них в большом восторге, честно говоря, не могу. Однако это к теме не имеет отношения. Мой главный не шибко-то ориенти-руется в литературной ситуации. Отголоски шума, конечно, слышал, но не более того. Поэтому можно попы-таться. Вот только с чем я могу предложить Лобанову выступить у нас? Помогайте, я с Лобановым не знаком ни лично, ни по его тематическим пристрастиям.

– Вот и познакомитесь заодно. А написать он может о…

Думали-думали – придумали. Решили, что можно предложить опальному критику поразмышлять на тему Великой Отечественной войны в современной советской литературе. «Это вполне даже будет в русле его ин-тересов», – сказал довольный Селезнёв.

Я ничуть не соврал Юре, когда сказал, что не знаком с Лобановым. Хотя имя его было для меня знакомо. Так вышло, что несколько ранее я напечатал в «Волге» рецензию на книгу Юры Лощица «Земля-именинница». А в книге имелся большой пассаж про русскую топонимику. И рассказывая про то, как создава-лась эта книга, Лощиц однажды упомянул, что по некоторым вопросам консультировался у Лобанова, кото-рый к тому же неплохо разбирается в вопросах происхождения русских фамилий. Я поинтересовался, не спросит ли он у Михаила Петровича, каким может быть происхождение моей фамилии – Разумихин. Она встречается у Достоевского, попадалась мне ещё в паре романов советских авторов, но откуда у неё, как го-ворится, ноги растут? Лощиц согласился узнать, что и сделал.

Через какое-то время при встрече он пересказал лобановскую версию о моей фамилии: она, по мнению Лобанова, чисто народная, из простых, жила, мол, в какой-нибудь деревне некая бабка, была она умна, за что от односельчан получила прозвище «Разумиха», а потом соответственно её сын стал кликаться Разуми-хиным. Версия мне глянулась, и я её с тех пор держу в памяти. Забегая вперёд, оказалось, что и Михаил Пет-рович её не забыл. Но обо всём по порядку.

На следующий день после разговора с Селезнёвым я позвонил Лобанову по его домашнему номеру, кото-рый мне дал Юра, и попросил об «аудиенции». Я зачастую так делаю по сей день. Для меня это своеобраз-ный тест на то, как человек воспримет такую постановку вопроса о встрече. Одни, что нормально, восприни-мают как шутку, другие нередко понимают всерьёз. Михаил Петрович принял как само собой разумеющееся.

Мы встретились с ним около здания Литинститута. Именно около, потому что внутрь меня он не пригласил и в само здание мы не заходили. Михаил Петрович приехал на своей машине. Она, помню, чем-то напомнила мне ту, на которой разъезжали Трус, Балбес и Бывалый в знаменитом фильме «Самогонщики». Не говоря ни слова об известных мне его трудностях, я предложил Лобанову написать, как мы решили с Селезнёвым, в майский номер статью на привычную для школы тех лет тему Великой Отечественной войны в современной советской литературе. И даже выбор рассматриваемых произведений оставил на его усмотрение. Стараясь быть деликатным, о том, что идея привлечь его в качестве автора исходила от Селезнёва, я даже не заикнул-ся.

Он совсем немного подумал и согласился. Правда, тут же сказал, что времени у него больше на меня нет, надо взглянуть, что-то там у машины с мотором. Я, собственно, и не напрашивался. Но подумал: интересный человек, можно подумать, что с подобными обращениями к нему целая очередь, и я один из неё, довольно надоедливый с такой мелочью – какая-то «Литература в школе».

А дальше было…

Впрочем, уместней будет сначала дать изложение событий с позиции самого Михаила Петровича, который счёл нужным и возможным осветить её в опубликованных им воспоминаниях:

«Шла как-то (в начале 1980 года) моя статья о военной литературе в журнале «Литература в школе». Прихожу в редакцию, читаю и вижу: вместо моего «русского характера» набрано «советский характер». Я в раж: кто исправил? Восстановить, или снимаю статью. Заведующий отделом с хорошей фамилией Разумихин, готовивший статью, пытается убедить, что менять поздно, журнал уже запущен в производство, к тому же интернациональное воспитание школьников... Меня это ещё больше подстёгивает: исправляйте или снимайте! Бедный сотрудник звонит в типографию главному редактору тоже с хорошей фамилией Устюжанин, передаёт моё требование, тот убедительно просит меня не переделывать текст, это сильно задержит выпуск журнала. Кончается тем, что «советский характер» убирается и занимает своё «законное место» гонимый «русский характер».

Уже с давних пор я вообще не употреблял слово «советский», и не потому, что был «антисоветчик». Это бы-ла реакция на русофобию, вполне откровенную и скрытую, под видом интернационализма. Уже и русский язык становился не русским, как в агрессивном стишке Роберта Рождественского: «Мой язык не русский, а советский». И эта реакция на русофобию закрывала глубинный, собственно русский смысл «сове-тизма», как с помощью излюбленных «измов» порочат советский период русской истории. Нет, не на совет-ском, а именно на русском языке говорили во всех республиках страны, и это было так привычно для русско-го слуха, что, помнится, я крайне удивился, когда в Армении, в Сарданападе, у памятника жертвам геноцида пятнадцатого года в первый и в последний раз встретил местных жителей, не понимавших по-русски».

Говорить что-либо об армянах, к великому удивлению большого русского патриота Лобанова, не понимав-ших по-русски, я не стану. И о Р.Рождественском, авторе «агрессивного стишка», тоже не буду. Я коснусь то-го, что попроще. И начну с того, что наш разговор с Михаилом Петровичем шёл не о «русском характере», хо-тя разговор о нём в статье присутствовал, а о «русском народе». Как мне представляется, есть тут некото-рая разница. И думать, что Лобанов слегка подзабыл или ошибся, не приходится. Про «хорошую фамилию» не случайно вспомнил – память не подвела.