Замлелова Светлана - Посадские сказки

– В поле, в покате, в каменной палате сидит молодец, играет в щелкунец, всех перебил и царю не спустил…

А после подвёл его к бочке с горячей водой и велел окунуться. И вот сидит Никодим Феоктистович в бочке, одна голова на поверхности плавает. Сомлел он от жара – и думать ни о чём не может. Только тут белый старичок снял со стены осколок запотевшего зеркала, отёр его веником и протянул Никодиму Феоктистовичу.

– Ты, – говорит, – Никодимушка, возьми это стёклышко, окунись с головой и глянь – может, чего в нём увидишь.

Взял Никодим Феоктистович тот засиженный осколок и ушёл с ним под воду – только плеск раздался да побежали пузыри поверху. Смотрит он в зеркало и видит, что глаза у него выкатились, щёки надулись, волосы, что водоросли извиваются. И тут точно проснулся Никодим Феоктистович, а в голове у него пронеслось: «Ах ты, старый хрыч! Смеяться надо мной вздумал? Ужо я тебя…» Только тут зеркало замутилось, и стала проступать в нём другая картина. И видит Никодим Феоктистович улицу, словно сам по ней идёт. Видит ограду, за оградой – развесистые клёны, а под клёнами – свой собственный дом. И вот будто бы входит Никодим Феоктистович в дом и идёт по комнатам. Вот столовая, где стол всегда покрыт скатертью с голубыми кистями, где в кадушке сидит неизвестное никому дерево с огромными, как тарелки, листьями, а в двух клетках под потолком поют кенари – Никодим Феоктистович любил птичек. Вот коридор с цветными стёклами в среднем окне и скрипучей третьей половицей. Правда, скрипа Никодим Феоктистович не услышал, а только припомнил. А вот дверь в собственную Никодима Феоктистовича опочивальню. А в опочивальне жена его Варвара обнимает какого-то чёрта! Глаза чёрные блестят, губы красные, точно крови насосался – чисто упырь!

Но тут не выдержал Никодим Феоктистович и, не в силах больше задерживать дыхание, поднялся из воды.

– Ну что они там, Никодимушка? – спросил с полка белый старичок.

– Обнимает его, – еле выговорил Никодим Феоктистович.

– А ты ещё погляди. Погляди, Никодимушка!

Снова ушёл под воду Никодим Феоктистович. Смотрит перед собой в зеркало и видит: упырь к стене какую-то штуку прилаживает. Потом отошёл и Варваре на стену показывает, говорит что-то. Варвара побледнела, губы поджала, но кивает. Пригляделся Никодим Феоктистович, а на стене-то – он сам-друг висит! Только маленький – не больше пяди – да из воску.

Поднялся Никодим Феоктистович из воды, а старичка уж и нет на полке.

– Это они, Никодимушка, извести тебя собираются, – оглянулся Никодим Феоктистович, а старичок сидит на каменке, точно она не горячая. Сидит – и не обжигается.

– Да ты ещё погляди!

И в третий раз ушёл под воду Никодим Феоктистович. А упырь уж достал откуда-то лук со стрелой, встал против восковой фигуры, тетиву натянул и… И не выдержал Никодим Феоктистович, зажмурил глаза со страху. Но в тот же миг открыл их, подначиваемый любопытством.

Упырь лежал на полу, шея его была пробита стрелой, из раны кровь струилась на пол и затекала под тот кованый железом сундук, в котором Варвара держала перину из приданого. Теперь же Варваре было не до перины – стоя перед мертвецом на коленях, она держала его голову и прижималась ко лбу мокрой щекой. Лицо её исказилось от плача, и впервые она показалась Никодиму Феоктистовичу некрасивой. Но тут глаза его стало заволакивать какой-то плёнкой, и он вынырнул из бочки.

Сердце его, казалось, стучало в самых висках, он захлёбывался воздухом, вода, уже порядком остывшая, сжимала грудь.

Старичок стоял рядом и держал в руках кусок холстины.

– На-ко, Никодимушка, утрись. Теперя – всё.

А когда Никодим Феоктистович отдышался, старичок добавил:

– Она его под порогом… того.

– Да ты кто, дедушко, будешь? – спросил в ответ Никодим Феоктистович, раздумывая, как ему относиться к произошедшему.

– Я-то? – ухмыльнулся старичок. – А я чего? Я тут в бане, за каменкой живу.

Когда явился наконец домой Никодим Феоктистович под развесистые клёны, Варвара так ласково приняла его, что он разозлился на себя и подумал, что зря позволил старику смеяться. Тут припомнилось Никодиму Феоктистовичу его собственное лицо, виденное в зеркале, когда, перехватив дыхание, сидел он в бочке. И Никодим Феоктистович почувствовал, что краска приливает к его щекам. Но к ночи опять взяли его сомнения. И на другой день, когда Варвара была на дворе, он заперся в спальне и сдвинул сундук с периной. На том месте, где стоял сундук, среди вороха розоватой пыли увидел он тёмное запёкшееся пятно, прибившее собой и склеившее пыль.

– Вот тогда окончательно открылись его глаза, – уверяла Акулька Марфу Гавриловну, кухарку Марию и Феклушу – девушку, помогавшую в доме. – Не желаю, говорит, больше ни перед кем быть посмешищем. И послал за Хлюстовыми.

– Ерунда какая-то! – пожимала плечами Марфа Гавриловна.

Но ни Мария, ни Феклуша, ни уж тем более Акулька не разделили её нигилизма.

– Что же Хлюстовы? – пискнула Феклуша.

– Хлюстовы! – усмехалась Акулька. – Будто не знаете Хлюстовых! Собрался их полон дом – тётки, вуйки, свояченицы – одни бабы, да не разберёшь, кто кому кем доводится! Набились, галдят… Но Никодим Феоктистович своё дело знает. Выстроил их перед крыльцом и на глазах повелел порог вскрыть. А там, под порогом – лежит!.. Прости, Господи! И поминать-то срам!.. А на груди под ручками – тот образ восковый, в который они из лука целили. Не то спрятать его Варвара хотела, а не то и с умыслом – уноси, дескать, с собой муженька постылого!

– А что там Матрёна-то Хлюстова, – встряла Мария, – она завсегда такая боязливая была…

– Да тут не только Матрёна!.. – обрадовалась чему-то Акулька. – Всё бабьё это хлюстовское – и ну визжать! Да врассыпную! Только Никодим Феоктистович своё дело знает, собрал их всех и на покойника указывает. Вот, говорит, забирайте свою барышню вместе с перинами. И полюбовника её забирайте из-под моего порога. А мне с ним недосуг возиться. И рассказал им Никодим Феоктистович, как Варвара с колдуном-полюбовником извести его собирались. И про старичка, и про зеркальце тоже рассказал. Только, говорит, ихние чары разрушились и против них же и обернулись.

– А Хлюстовы-то что? – пискнула Феклуша.

– Хлюстовы! Да Хлюстовы твои – бесстыдники! – обрушилась на Феклушу Акулька. – Ещё и пререкаться вздумали – ты сам мол злодей, с колдунами якшаешься, а на Варвару спихнуть хочешь. Только Никодим Феоктистович своё дело знает, я, говорит, вам по добру-по здорову предлагаю разойтись. А если вы добром не хотите, то будет вам и лимонный сок, и шоколаду кусок, и суды, и следствия. Тут наконец унялись они. Забрали мертвеца, Варьку с перинами и съехали…

– Где только ты нахватаешься этакой дичи! – возмущалась Марфа Гавриловна. – Просто неслыханная глупость – мертвец под порогом! Я даже готова поверить в привороты. Но это… Совершенная дичь!