Замлелова Светлана - Посадские сказки

– Ягидко! – воскликнул он.

И Христине почудилось, будто чашки подпрыгнули в буфете.

– Ягидко, що ж ты зде робишь?!.. Казала пьять хвилин…

– Ишь, нетерпеливый какой кавалер, – усмехнулась Христина, сдувая пар с янтарного озерца чая, заключённого в золочёном блюдце, которое она ловко держала снизу на пяти пальцах.

– Чи скильки ждати? Ты ж обицала!

– Ступайте наверх, – как можно строже и даже несколько сердито сказала Христина. – Что вы раскричались? Весь дом сбежится…

Часы между тем ударили половину.

– Ну, добре… – недовольно буркнул попович и застучал сапогами по ступеням лестницы.

Спустя четверть часа, за ним последовала и Христина. Попович казался Христине смешным, и она не принимала его всерьёз, но вместе с тем, он немного пугал её своей непредсказуемостью и силой. Когда она вошла в спальню, попович, как был в сапогах и подряснике, лежал на кровати поверх одеяла.

– Батюшки! – невольно вырвалось у Христины при виде сапог. – Да что же это!.. Снимите вы свой армяк или нет?

– Ягидко! – проворно соскочил с постели Богдан Македонович. – Яка ж ты сердита! То ж для закоханив не мае значения – армяк, чи шо…

Попович принялся раздеваться, Христина отвернулась. Побачь же, ягидко! Як Адам – голий!.. – услышала она через несколько секунд.

– Так чего же стоите! – сердито воскликнула Христина, не оборачиваясь, лишь наклонив слегка лицо к левому плечу.

Она услышала, как попович зашлёпал босыми ногами, как заскрипела под ним кровать, и как прохрустело нежно накрахмаленное бельё. Христина обернулась: вещи Богдана Македоновича были разбросаны по полу, и, судя по их количеству, он, действительно, остался «як Адам». Сам же Богдан Македонович уютно расположился в кровати, натянув лёгкое пуховое одеяло до подбородка.

– Ну! Ягидко! – нежно позвал попович. – Ходы ж сюды!.. Причарувала мене, зиронька! Ось щасте, ось…

Но в эту самую минуту зазвонил внизу колокольчик, и голос Меланьи провещал:

– Досифей Тимофеич приехамши!

Богдан Македонович приподнялся на локте и, наморщив, точно от лимона, лицо, спросил обычным своим голосом:

– Ще вона каже?..

– Муж приехал, – невозмутимо отвечала Христина, отвернувшись от поповича.

– Ну, ягидко… – угрожающе пробормотал Богдан Македонович, спрыгивая с кровати и впопыхах натягивая на себя первое, что подвернулось ему под руку. Этим первым оказался белый пенюар Христины, перекинутый через спинку стоявшей в изножье кровати козетки. Пенюар с рюшами пришёлся поповичу не по вкусу и не по размеру, он стал, было, стаскивать его с себя, но Христина уже тянула его за руку.

– Да оставьте же! – шептала она. – После… после переоденетесь! Не пропадёт ваш армяк! Полезайте в сундук! Да скорее же…

Попович, оставив тщетные попытки закутаться в маленький пенюар, прикрывался кое-как полой.

– Ну, ягидко! – бормотал он, укладываясь в сундук. – Ну, завдала страху!

– Лежите тихо! – шепнула Христина напоследок и захлопнула сундук.

– Ой!.. Свите красний! – простонал попович, глядя беспомощно, как опускается над ним тяжёлая кованая крышка.

Щёлкнул замок, и следом за тем Христина опустила ключ на дно третьего сундука. Туда же отправились и вещи Богдана Македоновича.

Когда, приведя в порядок комнату, где только что метался раненым зверем попович, а незадолго перед тем купец Моисеев едва не лишился чувств и рассудка, Христина спустилась вниз, ратман Хвастунов ожидал её. Стоял он посреди комнаты, ухватившись обеими руками за спинку стула и оглядываясь кругом себя испуганно и настороженно. Казалось, он пожалел о том, что пришёл в этот дом и, останься он ещё ненадолго в одиночестве, сожаления его разрешились бы бегством.

Завидев Христину, ратман Хвастунов выразил оживление. Он перестал озираться, разжал побелевшие пальцы, на лице его отобразилось какое-то внутренне движение. Однако против вчерашнего Хвастунов был сдержан. Говоря же с Христиной, смотрел в сторону, точно стыдился встретиться с ней глазами или боялся чего-то.

– Ежели вы возбуждать дело, – сказал он после приветствия, – то этого лучше не надо. Тут дело такое… Дождитесь примерно Досифей Тимофеевича. А ежели вы в средствах нуждаетесь… то вот примерно двести рублей… Только вы уж мне расписочку, а то ведь оно дело такое…

И Алфей Харалампиевич выложил на стол два радужных банковских билета.

На секунду Христине стало жаль Хвастунова. Но только на секунду – Христина переживала то состояние, когда непременно и во что бы то ни стало нужно довести до конца задуманное, когда отказ от достижения заветной, но совершенно ненужной цели воспринимается как слабость, а невозможность приблизиться к этой цели – как неудача и позор. Азарт овладевает человеком и заставляет его пускаться во все тяжкие: хитрить, настаивать, убеждать. Лишь бы получить своё, лишь бы подойти как можно ближе к намеченному.

– Чаю не желаете? – спросила Христина.

– Чаю? – испугался чего-то Хвастунов. – Премного вами благодарны, но от чаю примерно откажемся. Тут дело такое…

– Тогда вот что… – перебила его Христина. – Возьмите свои двести рублей и ступайте туда… Вон, видите дверь? Подниметесь по лестнице и будете ждать меня в комнате наверху. Там все дела наши и порешим.

– Отчего же мне непременно нужно идти наверх? – снова насторожился Хвастунов и впервые за всё время обратил испуганный взгляд на Христину.

– Отчего бы вам туда и не пойти? – повела плечом Христина.

– Будто бы уж нельзя и здесь!

– Отчего же непременно здесь! Чем это вам здесь так нравится? Будто бы у вас наверху язык отсохнет!

– Оно, положим, дело такое… Язык-то примерно и не отсохнет. Наверху – оно и понятно – уединённее и теплее. Только ведь к нашему разговору это и нейдёт вовсе…

– А теплее, так и ступайте себе. И почему это, интересно, нейдёт? Очень даже идёт! Теплее – завсегда лучше, чем холоднее. Да что это вы, Алфей, Харалампиевич?! Будто цыган на ярмарке! Шли бы себе молча наверх, а порешим дела, так и пойдёте на все четыре стороны. Там чернила – что мне слуг зря гонять?..

Предчувствуя недоброе, поплёлся Алфей Харалампиевич наверх, бормоча про себя что-то вроде: «Оно, конечно, можно и наверху, вы хозяйка, вам виднее… это дело такое…» А Христина в третий раз подсела к самовару.

Когда же Христина поднялась вслед за ратманом Хвастуновым в спальню, было без пяти три. Ратман сидел на самом краешке козетки с таким видом, словно только что пережил воздушные мытарства. При появлении Христины он вскочил.

– Тут оно дело такое… спальня… мне тут и вовсе ни к чему быть. Так что уж возьмите примерно ваши деньги, а я уж пойду. Только вы расписочку… А Досифей Тимофеевич…

Но он не окончил своей мысли, потому что снизу вдруг раздался басовитый голос кухарки: