П.А.Сарапульцев - Homo

- Да не кипятись ты, Айс, не то лопнешь, - ещё больше ехидничает он. - Тебе-то уже всё равно будет, а мне придётся, вместо лечения, нашего малыша успокаивать, да для тебя надгробный памятник в виде воздушного шара сооружать.

Другой бы на моём месте остатки волос у него на голове повыдергивал, а я так спокойненько ему отвечаю:

- Это хорошо, Фэст, что ты старого друга не забываешь, ну да и я ведь, поверь мне, никогда не забуду тебе при удобном случае хорошенькую гадость сделать. Будь спокоен.

Плюнули мы друг на друга, да делать нечего. Посовещались немножко, куда нам с ним на лечение податься, и решили попросить у двери, чтобы она нас забросила в XIX век на какой-нибудь малообитаемый остров с горячими источниками поближе к экватору. Взялись за руки, повторили просьбу почётче и… оказались на чудненьком вулканическом островке под названием Кракатау, как раз посредине Зондского пролива, разделяющего Яву и Суматру. Все эти подробности и точные временные координаты (август 1883 года) мы узнали, конечно, немного попозже, прочитав мысли у высадившихся зачем-то на остров специалистов вулканологов. Нам они, правда, нисколько не помешали: остров был почти сплошь покрыт труднопроходимым тропическим лесом, да к тому же при желании мы, на худой конец, могли и вообще сделаться невидимыми для простого человеческого взгляда. Только нам это не понадобилось.

Всё случилось как-то совсем неожиданно. Сижу я себе спокойненько около горячего источника, рядом с фумаролой (так у вулканологов, оказывается, разогретые свыше ста градусов воздушные струи называются), и скучаю. Взял да, от нечего делать, стал океан вокруг острова разглядывать. Смотрю, а где-то километров за 30 отсюда воздух волчком закрутило и чёрным столбом воду с облаками соединило: вихрь образовался. Тут-то меня и осенило:

- Ах, ты, - думаю, - прилипала несчастный. Сейчас я тебе удружу: лысину-то твою почищу до блеска!

Взял я и стал легонечко силовым телекинетическим полем столбик—то к нашему острову подворачивать. Да посильнее закручивать, так чтобы он не одну водичку в себя вобрал, а и рыбок да крабиков разных позахватывал: мне ведь для хорошего человека ничего не жалко. Ну и вдарило по лысине Фэста! Будь это простой человек - от него и кусочков бы не осталось. Уж на что мой соседушка крепок и ловок и то, пока он вокруг себя силовой экран соорудил, водичка-то его с ног до головы измочила, а остатки волос, как пылесосом повыдергало. Красота ослепительная!

Но за ним, однако, не задержалось. Не успел я и глазам моргнуть, как он океанической плитой магму из под континентальной евразийской плиты прямо через жерло вулкана, на котором мы поселились, взял да и выдавил. Если Вы хоть когда-нибудь видели, как из разогретой бутылки с шампанским пробка вылетает, и шипящая белая пена весь стол вокруг заливает, то Вы легко представите то, что я увидел тогда вокруг себя. Только пробка из обломков давно застывшего базальта не на пару метров, а на тридцать километров вверх взлетела, да и пена вокруг была не белая, а красная и золотая. В общем, от прежнего островка за каких-нибудь три часа почти ничего и не осталось. А какие орхидеи в его джунглях росли — я их и через сто лет забыть не смогу. Такую красоту проклятый Фэст порушил! Варвар, да и всё.

Я то, правда, в отличие от него оказался куда как попроворнее, и не только сумел вовремя вокруг себя силовое поле создать, но ещё и так его линии свил, что они меня как в качалке на воздушных и лавовых струях раскачивали — больную ноженьку мою убаюкивали. Сначала-то я просто на окружающую меня красоту лупоглазил, насмотреться не мог, а потом, как наскучивать стало, огляделся и подальше. Если бы вы видели, что творилось на Яве и Суматре от нашего извержения, то Вы, верно, все животики бы от смеха надорвали. Там такая тьма разлилась, что людишки, не удосужившиеся инфракрасным зрением обзавестись, наверняка, себя как слепые котята чувствовали: бегают, друг на друга натыкаются, лбы себе в темноте о косяки разбивают, а тут еще двери сами по себе хлопают, стёкла вылетают, лампы от горячего воздуха гаснут. Смех, да и только!

Хохотал я, хохотал, да вдруг призадумался:

- Как же это я такую промашку дал и своим бездействием Фэсту удовольствие предоставил? Он ведь плохо ли, хорошо ли, а своего, получается, добился: лишил меня возможности минеральные ванны принимать, здоровье подкачавшее подправлять, к борьбе с суперэргами по мере сил готовиться.

Взыграло тут во мне, можно сказать, святое патриотическое чувство:

- Надо, - думаю, - этому негодяю настроение подпортить, отнять у него возможность солнышку свою плешивую голову подставлять!

Взял я да посильнее океаническую плиту потянул: грохнуло тут так, что взрывная волна три раза Землю обежать сумела, пока успокоилась, а столб вулканического выброса в стратосферу на 50 километров взлетел, и там его пыль вокруг экватора сплошным кольцом инерцией разбросало: попробуй-ка теперь позагорать, если сможешь, дорогой мой Фэстушка.

Одно плохо: от взрыва такая волна поднялась, что на Яве и Суматре все селения и города на побережье, как корова языком слизала, и посмеяться-то не над чем стало, а слёзы мелодраматические в этот раз у меня проливать никакого желания не было — своих бед от подагры хватает.

Хотя вскоре повод для веселья у меня всё-таки появился: пемза из остывшей вспененной лавы всё море от Явы до Суматры сплошным понтонным мостом покрыла, как есть каток, если на него сверху смотреть. Не удержался я, вспомнил детство: боль от подагры на время приуменьшил, сверхскользкие туфли на силовой подушке соорудил, да и пустился по этому мерю бегать—скользить. Жаль, никого вокруг на сотни километров нету, чтобы на перегонки побегать иди в догонялки поиграть. Тольке я об этом подумал, а на встречу мне на силовых лыжах Фэст бежит, улыбается.

Тут мы и помирились с ним на радостях, а вскоре этот шаромыжник и об ультрафиолетовых ваннах для своей лысины на время позабыл: пыль-то, что вокруг экватора разметало, стала так забавно коэффициент преломления менять, такие сказочные эффекты создавать, то солнце с луной в голубой цвет окрасит, то в зеленый, то радужные круги не в один ряд вокруг солнца разведёт, что не хочешь, да забудешь о своих личных неприятностях.

- Ты знаешь, - говорю я Фэсту, - если бы люди узнали, что это мы им такую красоту подарили, они бы, наверное, нас на руках носить стали.

- Во всяком случае, до ближайшей гильотины они бы вас, наверняка, донесли, - врывается вдруг, откуда не возьмись в наш разговор этот невоспитанный мальчишка.

Смотрю, а мы уже оказывается, снова в нашем вневременьи очутились. И как только он сумел догадаться, где мы с Фэстом от него спрятались, я уж не говорю о том, как он нас так просто обратно перенести смог?