Санин Евгений - Святая - святым

Стас испуганно отшатнулся, а невысокий крепыш Ваня продолжал:

- Представляешь, человек, после того, как умирает, вытягивается на десять сантиметров. А некоторые - даже на пятнадцать! Вот бы при жизни так было!..

Забыв про поручение, он принялся рассказывать о предсмертных словах бабы Поли и как она умирала, от чего Стасу вконец стало не по себе. Насколько он рад был приходу друга, настолько теперь хотел, чтобы тот поскорее ушел. И когда Ваня, наконец, скрылся за поворотом, не вникая в смысл сказанного, - так он обычно приговаривал, освобождаясь от тяжестей, выдохнул:

- Слава Богу!

Выдохнул и... не почувствовал облегчения!

Хуже того, представил Лену и вспомнил, как сам первый раз в жизни узнал о смерти. Не той, что по телевизору, в газетах, или когда хоронят на улице, а собственной, неминуемой, вместе с которой, умирая, навсегда исчезает самое дорогое и ценное, что только есть в жизни - родное, собственное «я»...

2

И тогда тихо-тихо, едва слыша самого себя, он спросил...

Это случилось шесть... нет - семь лет назад. Он еще не ходил в школу, и у них тогда жил серый пушистый котенок Марсик.

В тот день мама принесла из магазина несколько мелких рыбешек. Схватив одну, он сразу же кинулся кормить своего любимца. Мама, как назло, велела ему хорошенько закрыть входную дверь. Он так спешил, а та никак не закрывалась! Мешало что-то упругое, мягкое - как выяснилось вскоре... сам Марсик.

Бедный котенок с придушенным хрипом вдруг выскочил из-под двери и, извиваясь, стал биться о пол, словно резиновый мячик.

Они с мамой так и застыли на месте.

Постепенно Марсик успокоился и затих.

- Всё! - вздохнула мама. - Отмучился бедняга...

Он начал горько плакать, жалея котенка.

- Не плачь! - сказала мама.

- Но ведь ему же больно! - сквозь слезы, возразил он, и услышал:

- Нет, он уже ничего не чувствует, никого не видит и не слышит, он - умер!

Стас вспомнил, как обошел тогда вокруг котенка, не понимая, как это он не видит и не слышит его, и недоуменно спросил:

- Ничего-ничего?

- Да, - подтвердила мама. - Как бы тебе это объяснить... Его больше нет!

- И не будет? - не поверил он.

- Ну да же!

- Никогда-никогда?

... Потом они сидели вдвоем на балконе.

Папа, как обычно, задерживался в клинике и ничего не знал о случившемся. Небо быстро темнело, обсыпаясь звездами, и начинали летать ночные бабочки. Они подлетали к пахучим маминым петуньям, но, заметив людей, испуганно удалялись. Было очень-очень грустно.

- Мама! - осторожно позвал он. - А бабочки тоже умрут?

- Да! - думая о чем-то своем, рассеянно кивнула мама.

Через двор пролетала вспугнутая кем-то ворона.

- И птицы?

- И птицы!

Залаяла собака.

- И звери?

- Конечно!

- А... люди? - после долгого молчания тихо спросил он и услышал:

- И люди тоже!

- Все-все? И папа?!

- Да... - печально отозвалась мама.

- И ты?!

- И я.

И тогда тихо-тихо, едва слыша самого себя, он спросил:

- А я?..

- И ты тоже, сынок... Никто не вечен!

- Но я не хочу... не могу... это нечестно! - умоляюще заглянул он в глаза маме.

- Ой, что это я! - вдруг спохватилась она…

Сколько времени прошло, а до сих пор помнится, как мама успокаивала его, уверяя, что врачи, конечно, придумают таблетки, которые позволят им дожить до тех пор, пока ученые найдут способ победить смерть.

- Но - ох, уж эта мама! - в глазах у неё было столько грусти, а в голосе - неуверенности, что, как она ни старалась, Стас так и не мог до конца поверить ей, хоть жаждал этого больше всего на свете.

Потом, года через три у него начались панические, ни с чем не сравнимые приступы страха.

Таясь от родителей, он до боли зажимал уши и метался по комнате, чтобы заглушить, отогнать мысли о будущей смерти, которая неодолимой громадой надвигалась на него.

Затем это само собой притупилось, исчезло и вот, кажется, начиналось опять.

«Все, что угодно, только не это!» - не на шутку испугался Стас.

Нужно было скорее уходить из комнаты, чтобы не остаться наедине с самим собой, и он торопливо взялся за ручку двери.

3

- Сережа, зачем ты так?! - ахнула мама.

На завтрак была манная каша и пышный, с румяной коркой, омлет.

Мама с папой на повышенных тонах разговаривали о чем-то своем, взрослом.

- Фу-у! - скривился Стас, увидев самые нелюбимые кушанья, которые и в городе вставали ему поперек горла.

Отец молча пододвинул к нему тарелку и, не обращая внимания на сына, продолжал беседу.

Стас покорно съел одну ложку, затем удивленно взглянув на маму, - вторую, третью... и быстро-быстро опустошил тарелку.

- Вку-усно! - искренно, а не для того, чтобы подлизаться к родителям, похвалил он. - Еще есть?

Теперь уже мама, молча, но, явно не подчеркивая, что он наказан, положила ему добавки.

«Поругались они, что ли?» - не понял Стас и прислушался.

Оказалось, родители были огорчены тем, что вместо этого дома они могли за бесценок купить дом умершей Пелагеи.

- Па! А эта деревня, что – вымирающая? - встрял в беседу Стас.

- С чего это ты взял? - удивился отец.

- Так если в ней по два человека в день умирает, то это же... - Стас зашевелил губами и быстро подсчитал в уме: - К осени здесь никого не останется!

- Во-первых, такое бывает не ежедневно! - поправил отец. - А во-вторых, - он недоуменно взглянул на сына: - Почему два?

- Так ведь, Пелагея и баба Поля!

- Какая еще баба Поля?

- Ну - Ванина бабушка!

- Фу ты, напугал... Я уж подумал, еще кто умер... - с облегчением выдохнул отец и с улыбкой пояснил: - Пелагея - это и есть баба Поля. Как, например, ты - Станислав и Стасик!

Стаса покоробило, что его сравнили с покойницей.

А мама еще:

- Отчего она умерла?

И папа туда же:

- Трудно сказать. Работы тяжелой, наверное, было много. Но и так - почти до восьмидесяти лет дожила!

- Ну, конечно! - с завистью сказала мама. - Она на всем натуральном жила. А нам хоть бы до шестидесяти дотянуть. О детях и думать страшно - что они теперь видят: колодезную воду в бутылках? Кисель со вкусом малины?.. - с жалостью посмотрела она на сына.

«Эх, мама, мама! - с горечью подумалось Стасу. - Да разве это главное?»

Его волновало не то, что он проживет на тридцать лет больше, или на двадцать меньше, а что это все равно когда-нибудь кончится... навеки, навсегда... И он задал вопрос, который не решался задать с того, памятного с мамой, разговора – слишком уж велика была цена ответа на него:

- Па! А когда изобретут лекарство, чтобы жить вечно?

- Какое еще лекарство?

- Ну - мама говорила!.. - Стас умоляюще посмотрел на отца. - Пусть это будут самые горькие таблетки, самые болючие уколы, я...

Отец с нескрываемым укором взглянул на маму, потом - сочувственно на сына и отрицательно покачал головой:

- Нет, сынок, такого лекарства...

Мама умоляюще дернула его за рукав.