Санин Евгений - Око за око

— Амфору с вином.

— А ты что принес?

— Как что — голову!

— Чью?

— Раба! Представляешь, он пил вино из нашей амфоры! Я спустился в трюм и застал его прямо за этим занятием!

— Ай, как нехорошо!

— Вот и я так подумал! Он и пикнуть не успел, как его голова распрощалась с телом! — под одобрительные возгласы пиратов похвастал Пакор.

— Брось ее за борт, пусть похмелится морской водою! — посоветовал Аспион и, перекрывая дружный хохот, воскликнул: — Но, Пакор, так ты скоро разоришь нас!

— Я?!

— С тех пор, как ты стал надсмотрщиком за корабельными рабами, ни один из них не прожил больше трех дней! Еще месяц — и нам нечего будет предложить скупщику рабов!

— А что я мог поделать? — огрызнулся Пакор. — Один оказался ленивым, другой — непонятливым, этот, сам видишь, — вором. И как только таких негодных рабов покупают господа?

— Это уже не твоя забота! Учти — если новый раб снова покажется тебе ленивым или вором и проживет меньше недели, то ты заплатишь за него полную стоимость, либо сам будешь таскать амфоры! Эй, часовой! — закричал Аспион. — Давай сюда еще одного! Да смотри, не трогай тех, за кого обещан выкуп! Иначе Посейдон мигом отправит нас на дно! И без того он что-то слишком размахался сегодня трезубцем...

В трюме воцарилось напряженное молчание. Все с тревогой вслушивались в ворчание часового, который бесконечно долго возился с засовом, прежде чем открыть крышку. Наконец, она пронзительно заскрипела, откинулась, и в трюм ворвалось свежее дыхание штормящего моря.

Стало совсем светло.

Часовой, не спеша, спустился вниз.

Низкий, коренастый, почти квадратный, он поморщился от спертого воздуха и подслеповато огляделся вокруг. Немного подумал и указал коротким пальцем на Писикрата:

— Ты!

— Я?! — в ужасе отшатнулся купец, закрываясь руками, как от удара.

— Ты, ты! — ухмыльнулся пират. — За стариков скупщики платят нам столько, что тебя не жалко отдать Пакору. Ступай за мной!

— Но я жду в-выкуп! — запинаясь, пролепетал Писикрат. — Пощади! Т-только ты один можешь понять меня здесь...

— Ладно, жди! — бросил часовой, брезгливым жестом разрешая обмякшему купцу оставаться на своем месте. Обвел оценивающим взглядом остальных пленников и удивленно прищурился, увидев Аристарха.

Оказав помощь Ладу, лекарь снова сидел на полу, скрестив под собой ноги. На его губах играла отсутствующая улыбка.

— Он что — сошел с ума? — нахмурился часовой.— Такого совсем не жалко! Иди за мной! — крикнул он Аристарху.

Ни одна жилка не дрогнула на лице лекаря. Он был бесконечно далек от часового и устремивших на него взгляды пленников. Одни, кому он успел помочь, смотрели на него с сочувствием, другие — обрадованно, что не их отдают в жертву Пакору.

Отрешившись от всего земного, Аристарх усилием воли погрузил себя в дремотное оцепенение, которому так долго учился у молодого египетского жреца Гермеса Трисмегиста.

Он вызвал прекрасное настроение, чтобы сосуды и вены, эти главные дороги его жизни, не сузились от отчаяния и огорчений в едва различимые тропинки. Чтобы не оборвались они задолго до намеченного им самим срока.

Ставка в его споре с самими Мойрами1 была так высока, что он не мог позволить себе пребывать в плохом настроении даже в трюме пиратского корабля.

У него никогда не было девушки, о которой он мог вспоминать в эти минуты. Он забыл, когда последний раз был в гимнастической палестре, чтобы заново переживать захватывающие мгновения борьбы атлетов. Но мысли его, тем не менее, были легки и приятны. Аристарх видел себя сидящим в огромной зале Александрийской библиотеки. Служитель этого храма мудрости, ученый раб только что принес ему свиток древнейшего папируса.

Желая продлить наслаждение от встречи с новым, неведомым ему знанием, Аристарх никак не решался развернуть папирус, разрешая себе лишь вдыхать его запах, впитавший пыль и едва уловимую горечь столетий.

— Эй, ты! — теряя терпение, толкнул его часовой. — Я кому сказал, пошли?

Широкая улыбка еще больше раздвинула губы Аристарха: он начал разворачивать заветный свиток, радостно отмечая, что до его «пупа»2 никак не меньше восьми метров.

— Ах, так?! — вскричал пират, хватаясь за кривой македонский меч.

— Оставь его! — вступился за Аристарха Эвбулид. — Это же лекарь!

— Этот сумасшедший? — не поверил часовой. — Какой же он лекарь, если не может исцелить даже самого себя от безумия!

— Он не сумасшедший! — возразил Эвбулид. — Он... — Тут он понял, что бесполезно рассказывать об Аристархе пирату, и быстро поправился: — За него вам тоже обещан выкуп! Или ты не боишься гнева Посейдона?

Часовой сразу потерял интерес к Аристарху. Он гневно обернулся к Эвбулиду, но узнав в нем пленника, за которого привезут целых два таланта, шагнул дальше и показал пальцем на пожилого мужчину с измученным лицом:

— Тогда ты!

— Но я... — замялся мужчина. — Мы...

— Я сказал — ты!

Мужчина громко вздохнул, поднялся. И тут же вскочила сидевшая рядом с ним девушка, которую Эвбулид не заметил раньше.

— Отец! — закричала она, хватая мужчину за руки. Глаза часового загорелись. Он оглядел девушку с ног до головы.

— Ай, хороша! — причмокнул он языком. — Тоже выходи!

— Отец! — умоляюще вскрикнула девушка. — Лучше убей меня!

— Сначала я убью его! — мрачно пообещал мужчина, сжал кулаки и двинулся на пирата. Лицо его было искажено яростью.

Часовой ошеломленно взглянул на пленника и отпрыгнул назад. Путаясь в складках персидского халата, выхватил меч.

— Молись своим эллинским богам! — заорал он, замахиваясь на мужчину.

— Скажи, что тоже ждешь выкуп! — быстро подсказал Эвбулид. — Иначе он убьет тебя!

Мужчина бросил на него благодарный взгляд и закричал часовому:

— Опусти меч! Или вы уже берете выкуп с мертвецов?

— Как? — осклабился часовой. — За тебя тоже обещан выкуп?

— Да. И немалый... — пробормотал мужчина.

— А за нее?

— А за нее… — заслонил своим плечом дочь пленник и уверенно добавил: — … еще больший, чем за меня!

— Ай, какой богатый улов! — охотно вдел меч в ножны пират. — Что ни пленник — то выкуп! Оставайтесь! Кто тут у меня без выкупа? Ты! — ткнул он ногой гребца-африканца.— Вставай! Наверх! Живо!!

Крышка трюма с грохотом захлопнулась.

Наверху послышался звонкий щелчок бича, торопливое шлепанье босых ног по палубе и вслед за этим — скрип тяжелой однодонной амфоры, которую новый корабельный раб протащил к капитанскому помосту.

Гогоча и перебивая друг друга, пираты возобновили попойку.

— А он еще боялся попасть на Эвксинский Понт!.. — вздохнул кто-то из пленников, боясь по обычаю своего народа произносить вслух даже кличку африканца, словно речь уже шла о покойнике.