Сергей Эрлих - Война мифов: Историческая память и русское будущее

Герцен не только лишил власть монополии змееборчества. Он добавил к этому языческому, по сути, ритуалу жертвоприношения врага, дополнительный смысл христианского самопожертвования . Декабристы не потерпели поражение в борьбе с драконом самодержавия, но, выйдя «сознательно на явную гибель, чтобы разбудить к новой жизни молодое поколение»,добровольно принесли себя в жертву. Отчаянное выступление героев 14 декабря, неправедный суд над ними и жестокая казнь представляются в герценовском мифе как новое воплощение страстей Христовых, искупительная жертва за грехи образованного слоя перед народом. Декабристы не только святые рыцари, но еще и христианские мученики. Соединив взаимоисключающие мифологемы языческого жертвоприношения (убийства старого царя) и христианского самопожертвования Герцен придал мифу оппозиции не только смысловую глубину внутреннего противоречия, но и практическую эластичность. В ситуациях «революционного подъема» на первый план выдвигалась змееборческая ипостась. В «годы реакции» миф оборачивался своей христианской стороной святых страстотерпцев-мучеников.

На примере декабристов мы видим, сколь бездонной может быть пропасть между историческим и мифологическим взглядами на одно и то же событие. Мятежи в Петербурге и под Киевом, подавленные в одночасье, не произвели с точки зрения реальной политики никаких значимых последствий: «Зима железная дохнула// — И не осталось и следов» (Ф.И. Тютчев). Не случайно в обширной западной славистике почти все немногочисленные исследования декабристской темы принадлежат выходцам из России. Зарубежные специалисты, не подвергнутые облучению нашей исторической памятью, не находят ничего выдающегося в неудачливых заговорщиках. В то же время русские авторы до сих пор не могут освободиться от чар герценовских мифотехнологий: «И пишут, пишут историю этой буффонады. И мемуары, и всякие павлиньи перья» (В.В. Розанов).

Разбуженная Герценом память о декабристах стала «основным мифом» народившегося в пореформенной России слоя критически мыслящих личностей, который с легкой руки П.Д. Боборыкина стал именоваться «интеллигенцией». С тех пор декабристы выполняют роль метафоры мятежа, являются контр-мифом власти. Надо понимать, что это не локальный миф — частное значение «X» в змееборческом уравнении. Декабристы — это коллективная мифологическая персона, архетипический змееборец оппозиции. Также как в мифе власти за преходящими образами правителей просвечивает неизменный святой рыцарь Георгий, в контр-мифе за народниками, большевиками, диссидентами, несогласными вечно будут стоять святые рыцари-декабристы.

Тотальность мифа власти приводит к тому, что христианский образ Георгия Победоносца распространяется не только на первых князей-язычников, но и на советских правителей-атеистов. Отсылки к конной фигуре святого рыцаря возникали и в связи с обращенными из членов КПСС в истинную веру вождями новой России: Ельциным на танке, Путиным за штурвалом истребителя. Жалкая роль «местоблюстителя», заранее отведенная Медведеву, выразилось и в том, что для него в общественном сознании «георгиевских» ассоциаций не нашлось.

Наряду с верховными правителями демократической России один из важнейших новорусских удельных князей – Юрий Михайлович Лужков – также высовывал свой лик из под брони святого тезки. В десятилетия лужковского кормления в городе святого рыцаря изображения победоносного Юрия-Георгия получили даже монументальное воплощение – не только на Поклонной горе, но и на Манежной площади, у Ленинградского вокзала. Все публичное пространство столицы было нашпиговано сценами «основного мифа» в виде изображений на флагах, плакатах, растяжках, настенных панно и т.д. Храм святого Георгия на Поклонной горе стал местом освящения самого Лужкова. Именно там 6 мая 2005 года Юрий Михайлович отметил, как сообщалось в прессе, «день своего небесного покровителя» святого великомученика Георгия Победоносца[1]

. Апофеозом празднования стало награждение именинника орденом Дмитрия Донского, произведенное патриархом Алексием II. В тот же день в 2009 году новый патриарх – Кирилл на том же месте торжественно поздравил московского градоначальника с днем ангела и «в благословение на дальнейший труды подарил ему икону Спасителя»[2]

. День 6 мая стал, таким образом, днем перевоплощения Юрия в Георгия.

Миф декабристов в качестве контр-мифа власти также проецируется на всю глубину исторической памяти. В такой оптике не только мятежные наследники «первого поколения», но и средневековые оппоненты самодержавной власти: князь Андрей Курбский и митрополит Филипп Колычев, церковный реформатор Нил Сорский и религиозный консерватор протопоп Аввакум приобретают черты мифологических декабристов.

Формула исторической памяти России образована из непримиримого конфликта мифа власти и мифа декабристов, каждый из которых является контр-мифом своего конкурента. Именно благодаря мифологическому клинчу (и власть и интеллигенция видят друг в друге сатанинских чудовищ) сотрудничество власти и общества в нашей стране чрезвычайно затруднено. Исходы мифологического противоборства напрямую сказываются на поворотах русской истории. Поэтому историческая память является одним из важнейших фронтов идеологической битвы за русское будущее. Заглянув по обе стороны мифического фронта, мы получим важный материал для диагностирования душевного здоровья русского народа.

2. Декабристский миф в эпоху информационной цивилизации

Миф декабристов нацелен на свержение самодержавной власти. Утилитарный до мозга костей дедушка Ленин вспомнил в 1912 году о декабристах, разбудивших Герцена, отнюдь не ради ролевой игры с Инессой Арманд в поручика Анненкова и Полину Гебль. Гениальный борец за власть чувствовал, что подключение к мифологеме «трех поколений» усилит ненависть читателей к правнуку-тезке Николая-вешателя. Не только большевики, вся оппозиция царизму, включая кадетов, воспитывалась на герценовском мифе ненависти к дракону самодержавия.

После 1917 года красные фараоны по обычаю царствующих домов превратили декабристов в священных предков своей родословной. Победители в Гражданской войне усиленно выхолащивали из декабристов подрывное содержание. В сталинской интерпретации они были отнюдь не заговорщиками, мечтавшими «между лафитом и клико» импортировать французские либеральные идеи, а напротив, героями Отечественной войны, движимыми исключительно квасным патриотизмом.

Поскольку советский режим отличался от царского еще меньшей степенью свободы, то оппозиция ему могла осуществляться только в виде заговоров и мятежей. Опытный конспиратор Сталин учел недоработки царской охранки и создал аппарат превентивного уничтожения людей, способных к бунту. Благодаря такой селекции генофонда протестные движения даже в послесталинском СССР свелись почти исключительно к шептанию на кухне.