Экономцев Игорь - Обетованный остров

Велик Посейдон! И, все же, другие боги постепенно теснили его. Дельфы ему пришлось уступить Аполлону, Аттику — Афине, Эгину — Зевсу, Наксос — Дионису. Но вот в Трезении его власть оставалась непоколебимой. Хотя... хотя и здесь он вынужден был считаться с возраставшим влиянием богини Афины, покровительницы царского дома. Осторожный Питфей, правда, старался не возбуждать ревность богов и сохранять разумное равновесие в отношениях с ними. Ему не нужно было объяснять, от кого в первую очередь зависело благосостояние страны, называемой Посейдонией. Но ведь копье и щит Афины охраняли дом царя и акрополь Трезена. Премудрая богиня покровительствовала ремеслу, без которого не построить ни дома, ни корабля. Да и кем бы мы были без божественной Софии-Мудрости, воплощенной в Афине! Холодный расчет и несокрушимая логика богини, рожденной из головы Зевса, нужны были ему как якорь спасения. И не только ему — всему его роду!

Питфея беспокоила судьба его дочери Этры и в уме давно уже зрела мысль посвятить ее девственной Афине. Долгие годы он таил от всех, даже от своей супруги Антии, страшное предсказание Мелампода. Десять лет назад мудрый прорицатель гостил у царя Трезена. Как-то вдвоем они сидели в саду возле дворца, а перед ними Этра играла с обезьянкой. Ужимки зверька веселили девочку, и она смеялась до упаду. Глядя на ребенка, Мелампод вдруг помрачнел и вздох вырвался из его груди. Это не укрылось от Питфея.

— Что так внезапно встревожило тебя? — спросил он.

— Печальна человеческая жизнь. Веселится дитя и не ведает, какие скорби и муки ждут его в будущем.

— Какие же скорби и муки ждут ее?

— Лучше не знать тебе этого, Питфей.

— Вероятно. Но если уж начал говорить, говори до конца.

— Испытает она сильную и несчастную любовь, окажется в рабстве на чужбине и конец ее жизни будет ужасный. Сын же Этры прославит твой род.

— И никак нельзя изменить ее судьбу?

— Ты же знаешь, Питфей, перед судьбой бессильны даже боги.

— Знаю, Мелампод, и все же не могу смириться с этим.

— Кровь Танталидов бунтует в тебе.

— Может быть. Думаю только, что Танталиды лишь сильнее и трагичнее воплотили в себе неукротимое стремление человека противостоять року.

— Безумное стремление.

— Я все понимаю. Обуздывая в себе это стремление, мне хотелось бы примириться с судьбой и найти умиротворение в тех узких рамках, которые определены роком. И все же ничто не отвратит меня от безумной надежды на бессмертие, безграничную свободу и абсолютное блаженство. И сейчас, когда ты изрек свое страшное предсказание, мой ум невольно будет искать пути предотвратить его исполнение. Но прежде всего мне хотелось бы, чтобы ты оказался неправ.

— Увы, Питфей, мне и самому хотелось бы того же. Дар ясновидения для меня как проклятие. Сколько раз я страстно желал ошибиться, ошибиться хоть однажды. Неотвратимость происходящего вызывает во мне болезненное чувство безысходности и отчаяния. Я не хочу знать будущего! Но нет, до сих пор все мои предсказания сбывались с математической точностью.

Десять лет прошло после этого разговора. Сколько бессонных ночей провел Питфей, ломая голову над тем, как избежать исполнения пророчества Мелампода, и ничего не мог придумать, кроме одного — попытаться удержать Этру около себя в Трезене. Вот почему он отказал сватавшемуся за нее красавцу Беллерофонту. Вот почему он был не склонен отдавать Этру замуж за своего друга Эгея, несмотря на все очевидные выгоды такого брака. Вопреки ожиданиям афинского царя, конечно же, не этот брак имел в виду Питфей, произнося свою двусмысленную фразу о «великом решении».

История рода Питфея была, однако, достаточно поучительна. Пример Эномая, пытавшегося удержать в своем доме Гипподамию, сам говорил за себя. Не полагаясь на прямые запреты и хитроумные трюки типа состязаний на колесницах, Питфей считал, что в данном случае нужно действовать более основательно и опираться не на человеческий, а на божественный авторитет. Потому снова и снова он возвращался своей мыслью к Афине, покровительнице царского дома Трезена.

9. ВЕЩИЙ СОН

Под утро Питфею приснился странный сон. Он увидел алтарь, воздвигнутый много лет назад его отцом Пелопом своему возничему Сферию на маленьком острове около Трезенийского полуострова. Сам островок с тех пор стал называться Сферией. Питфей никогда не думал и не вспоминал об этом заброшенном алтаре. И вдруг он увидел его во сне, очень ясно и отчетливо, немного покосившимся, с трещинами, заросшими травой и небольшими кустиками. Неожиданно один стебелек на алтаре стал быстро расти. В считанные мгновения он превратился в могучее дерево, расколовшее алтарь на мелкие части. И тут Питфей проснулся, после чего уже не смог заснуть.

Сон был необычным и, конечно, промыслительным. В этом у Питфея не было сомнений. Но что он мог означать? Рано утром царь послал за старым рабом, служившим еще у Пелопа, и стал расспрашивать его о Сферии, но ничего нового тот ему не открыл. Да, Сферий был возницей Пелопа. Да, его искусство в управлении лошадьми неоднократно спасало Пелопа от смерти и алтарь ему был воздвигнут, должно быть, неслучайно. Все это так. Но какое отношение заброшенный алтарь имел к нему, к Питфею, если исключить тот факт, что царь Трезена был сыном Пелопа? Разумеется, можно объяснить этот сон, как напоминание свыше о необходимости сохранять и почитать отцовские святыни. Кто будет спорить с таким постулатом! Безусловно, сегодня же царь пошлет мастеров, которые приведут алтарь в порядок. Но в этом ли главный смысл увиденного им странного сна?

Недоумение Питфея возросло, когда в то же утро к нему пришла Этра и рассказала о своем, не менее загадочном сне. Царевне приснилась богиня Афина, которая повелела ей совершить возлияние на алтаре того же самого Сферия. Оба сна совпали, не оставляя, казалось бы, никакого сомнения в верности того прямолинейного объяснения, которое лежало на поверхности, но которое почему-то не удовлетворяло Питфея. Два вещих сна в одну ночь, чтобы объявить свою тривиальную истину! — это уже перебор. Нет, боги хотели сказать что-то другое. Но что?

Мысли Питфея расплывались. Он никак не мог сосредоточиться и потому на вопрос Этры о том, может ли она прямо сейчас отправиться к алтарю Сферия, чтобы совершить там возлияние, рассеяно кивнул. И лишь когда до него донесся лязг отъезжающей колесницы, Питфей встрепенулся. «Колесница... колесница... — думал он, — возница Сферий... Интересно, какова была его роль в трагическом исходе состязания Пелопа с Эномаем, упорно не желавшем выдавать свою дочь замуж. Дочь... Замуж... Гипподамия... Этра... Лязг отъезжающей колесницы... С кем она отправилась на остров возницы Пелопа? Вероятно, со своей служанкой Ксенией. Можно было бы дать ей и более надежное сопровождение. Но что может быть надежней щита Афины? Не сама ли великая богиня повелела Этре совершить возлияние на алтаре Сферия?» От этой мысли Питфею не стало, однако, легче. Все ли в состоянии предвидеть премудрая Афина? И так ли всесильна она? Ведь в мире есть и другие боги, своенравные и капризные, и помимо них действует в нем множество неведомых могущественных сил, но страшнее всего рок, жестокий и неотвратимый. Если можно еще каким-то образом умилостивить богов и заклинаниями повлиять на незримые стихийные силы, то в отношение рока все бесполезно. Слабый человек, червь из червей, и бессмертная богиня равны перед ним. Тоска и озноб охватили Питфея. Он почувствовал себя, как птица, попавшая в силки и безрассудно мечущаяся в них, повинуясь инстинкту.