Неизвестно - Сахаров В. Северная война.

Глава 7.

Верхняя Саксония. Весна 6655 С.М.З.Х.

Черные клобуки из сотни Юрко Сероштана закидали отступающих германцев стрелами, а когда католики оказались под прикрытием замковых стрелков, вместе со своими ранеными, которых было двое, стали оттягиваться к лесу. В общем-то, степняки поступили правильно, лоб в лоб против немецкого отряда, который шел на север, не полезли, а придержали противника дозорной группой, и дождались подхода всей сотни Сероштана, следом за которой двигались наши основные силы. Вот только вражеский командир мужиком оказался головастым и опытным. Видать, сообразил, что его специально задерживают, бросил лошадей с телами павших воинов и рванул к ближайшему укрепрайону, которым оказался замок Дунборг. Но ничего, никуда он от меня не денется. Будет ночь, и замок все равно падет. – Ранко! – я обернулся назад и среди деревьев отыскал вожака варягов. – Чего, Вадим? – откликнулся командир ‘Карателя’. – Готовь людей к ночному штурму. – Как обычно? – Да. Один отряд с факелами и лестницами, не спеша, подходит к замку с одной стороны, а твои умельцы, кто лучше всех по каменным стенам ползает, под прикрытием сотни арбалетчиков вместе со мной тихо подойдут с другой. – Понял. Самород стал отдавать приказы, и люди принялись сооружать штурмовые лестницы, благо, сейчас у нас есть небольшой обоз, а в нем имеется все необходимое, гвозди, веревки, молотки и прочая походная мелочь. Ну, а я, отметив, что кругом царит порядок, и нет никакой лишней суеты, присел под деревом, стал ждать пленников, которых наверняка приволокут черные клобуки, повел затекшими плечами и улыбнулся. А чего? Имею на это полное право. Вот уже две недели вместе с отрядами воеводы Громобоя, Идара Векомировича, княжича Вартислава и еще несколькими мелкими группами до полусотни бойцов в каждой, моя армия бродит по Верхней Саксонии и долбит католиков, где только возможно. Деревенька? Сжечь. Замок? Взять и тоже сжечь. Церковь? Разрушить. Дозорная группа? Уничтожить. Патруль? Перебить. Священник? В петлю его, поганца. Саксы? Под нож. Все это делается как-то привычно и даже весело. Потерь у нас практически нет и мы будто сильный морской шторм, который смывает с берега весь мусор. За нами только дымящиеся развалины, убитые люди с крестиками на шее, вытоптанные поля и трупы вражеских воинов. Словно неводом наши отряды прочесывают все окрестные земли и отлавливают каждого крестьянина, который может помогать будущим крестоносцам. Мы не щадим ни стариков, ни женщин, и только детей не старше десяти лет, отправляем к берегу Венедского моря, откуда корабли моей эскадры перевозят будущих варогов и работниц в учебный зеландский центр. Иногда, в краткие минуты покоя, такие как сейчас, моя личность из двадцать первого века спорит со своим оппонентом из века двенадцатого. Я задаю себе вопросы и сам же на них отвечаю, находя оправдание своим поступкам. Жестоко ли мы поступаем? Да, несомненно. А имеем ли моральное право уничтожать мирные поселения и людей, которые виновны лишь в том, что через их деревни пойдут католики? Тоже да. А почему? Да потому что мои воины, особенно венеды, помнят про Старгард, Любицу, Бранибор, Девин, Липск, Яроброд, Рерик, Барлин и многие другие наши города. Некогда там тоже обитали мирные люди, которые не хотели войны, жили по законам Прави и славили своих богов. Но пришли враги, которые перебили всех, кто не принял новую веру и не желал становиться рабом, остальных загнали под ярмо, а славянские города либо разрушили, либо переименовали на свой лад и заселили выходцами из внутренних районов Священной Римской империи и Фландрии. Так было, и сейчас мы не хотим, чтобы Зверин стал Шверином, Волегощ превратился в Вольгаст, а на развалинах венедских поселений пировали вороны. Нет. Мы этого не желаем и потому делаем свое дело, поджигаем чужие дома и уничтожаем любые продовольственные запасы до каких только добираемся. Ведь если есть выбор между жизнью соплеменника и жизнью чужака, настоящий человек всегда выберет своего. Таков закон природы и таковы заповеди богов, а кто против них, тот обычная крыса, которая предает братьев по крови, и место таким выродкам в Пекле. – Вождь, – ко мне подошел Юрко Сероштан, – пленников допрашивать будешь? – Конечно. Сколько их? – Трое. Два воина и один священник. – Как твои раненые? – Один тяжелый, наверное, умрет, а другой ничего, скоро оклемается. – Горячие у тебя воины, Юрко. Одергивай их, пусть не зарываются. – Да, вождь. Сероштан, у которого это были первые потери, закусил кончик уса и кивнул, а я приказал привести пленников. Начать решил с духовного лица и вскоре передо мной сидел цистерианец, среднего роста пожилой мордастый мужичок в порванном белом балахоне, но без черного пояса и скапулярия. Монах был спокоен и не нервничал, значит, сильный человек, и он уже был готов принять смерть за веру. С такими людьми бывает сложно, но рано или поздно разговаривать начинают все, главное правильное воздействие. Ну, а поскольку дознаватели из варягов у меня опытные, да и черные клобуки умельцы, каких поискать, то вскоре монах заговорил. Болтал цистерианец бойко и, выслушав его, я узнал, что пять священников из аббатства Клерво и десяток тамплиеров были посланы своим начальством в Данию, а если говорить более конкретно, в город Рибе к Шарлю Понтиньи, который тщетно пытался заставить датских ярлов выступить в поход против венедов. Викинги не желали повторно наступать на одни и те же грабли и влезать в новую кровавую мясорубку. Нет. Они решили отсидеться в стороне от войны и встать на сторону победителя. Вот если крестоносцы нас поломают, тогда да, они атакуют Зеландию и перекроют нам выход в океан, а нет, в таком случае потрясут оружием, снова осядут в своих замках и, возможно, под видом венедов, начнут атаковать англов или франков. Церковь это, конечно же, понимает и католических иерархов подобный расклад не устраивает. Поэтому они стремятся как можно скорее стронуть викингов с места, и для этого в Данию направлялись благословленные самим Бернардом Клервоским отличные проповедники и опытные тамплиеры. Они ехали-ехали, и тут на их пути возникло мое войско. Удачно все вышло, и быть цистерианцам убитыми. Оставив рядовых пленников, которые были кавалеристами из конного отряда бременского архиепископа Адальберта, варягам, я решил пройтись по лагерю. Воины сколачивали и вязали лестницы, мастерили факела и точили оружие. Через несколько часов должен начаться штурм Дунборга и в успехе сомнений не было. Это уже шестой замок на нашем пути, так что все отработано. Люди верили мне, а я доверял им. Тренировки и удачное начало нашего диверсионного рейда наложило на всех свой отпечаток, и боевой дух высок как никогда. Остановившись, я подсел к одному из костров, от которого пахло свежей мясной похлебкой. Было дело, хотел перекусить, а затем вздремнуть несколько часиков, но не судьба. – Вадим, – со спины ко мне подбежал Самород. Варяг выглядел странно, в глазах беспокойство, а в душе какое-то непонятное смятение. Я сразу же подобрался, приготовился к неприятностям и спросил его: – В чем дело? – От Громобоя гонец прибыл, говорит, что Вартислав в беду попал. – Где гонец? – Он ранен. Его сейчас перевязывают. – Веди. Мы прошли на другой конец нашего лесного лагеря, где около тракта стояли повозки, которых было полтора десятка, и здесь обнаружил молодого варяга из дружины моего зеландского соседа Громобоя. Воин был тяжело ранен. Его левый бок был сильно располосован, он тяжело дышал, а рядом с ним находился один из волхвов Яровита, который осторожно промывал рану посыльного какой-то резко пахнущей настойкой. Я присел перед парнем на корточки и щелкнул перед его глазами пальцами. Варяг сфокусировал свой взгляд на мне и прохрипел: – Сокол, я от Гудима Громобоя... – Это понятно. Что он велел передать? – Вартислав попал в окружение... – Как? – Вчера он взял замок на правом берегу реки Траве, который переправу стережет, уйти не успел и его обложили... – Германцев много? – Точно неизвестно... Но не меньше трех тысяч... Командует католиками имперский граф Сигурд Плитерсдорф... – А как Громобой о беде Вартислава узнал? – За отрядом Вартислава шли наши разведчики... Они обо всем и доложили... – Что предлагает Громобой? – Сообща разбить католиков... Собраться утром под замком и атаковать крестоносцев с тыла... – А ты как ранение получил? – Мчался к вам и на меня пардус бросился... Я от зверя отбился, но и он меня попятнал... Конь сбежал, но хорошо, что я уже рядом с вами был... Дозорные подобрали... Гонец замолчал, а волхв махнул мне рукой – уходи. Я еще раз посмотрел на раненого воина, который пострадал от дикого хищника и, направляясь в центр лагеря, задумался: ‘Так-так, наш пострел, который везде поспел, лихой Вартислав Никлотинг, решил проявить инициативу, захватил вражеский замок, надо сказать, очень хороший, и перекрыл дорогу Гамбург-Любек. Однако его подловили и теперь княжича и соседа надо выручать. У Вартислава четыреста пятьдесят конных дружинников, у Громобоя еще триста пятьдесят, с Векомировичем, который неподалеку, триста, да у меня одиннадцать сотен. Итого против трех тысяч германцев графа Плитерсдорфа, про которого известно, что он активный вояка и знатный боец, двадцать две сотни славян. При этом, конечно, можно отскочить от общего дела в сторону, мол, занят штурмом Дунборга и захватом цистерианцев. Но товарищи, с коими я немало прошел, этого не поймут. Опять же Громобой в любом случае постарается выручить своего воспитанника, за которого до сих пор чувствует ответственность, и понесет потери. Так что, как на сложившуюся ситуацию ни посмотри, надо бросать все свои дела и отправляться на соединение с бодричами. Мы как раз между рекой Брамау и загибающейся к северу Траве, расстояние до захваченного Вартиславом замка километров двадцать по прямой и тракт рядом, а значит, к утру будем рядом. Все понятно и ясно, а цистерианцами и тамплиерами пусть волхвы Святовида занимаются, у них для этого дружина витязей имеется, которая без дела скучает. Пошлю им голубя, и нехай работают’. За размышлениями я дошел до своего временного КП и остановился. Командиры сотен и групп уже были здесь, видать, узнали о гонце. И оглядев своих соратников, я прояснил обстановку и отдал приказы: – Вартислав в окружении и мы пойдем к нему на выручку. Выдвигаемся прямо сейчас и идем к замку на реке Траве. Впереди дозорные из свежей сотни Твердяты Болдыря и вместе с ними лесовики Лайне. Наверняка, германцы, которые обложили бодричей, ожидают, что мы своих не бросим, а значит за окрестностями будут присматривать. Сотники нахмурились, ибо лезть в большой бой ни у кого желания не было. Однако против никто не выступил и вскоре, оставив в ближайшем овраге трупы пленных, войско вышло на широкий грунтовый тракт, и двинулось на восток. Ругать или как-то хаять Вартислава я не собирался. Очень может быть, что германский граф заранее все обдумал и подготовил ловушку, не зря же его конные патрули вокруг Гамбурга шныряют. Так что если бы не бодричи в замок на Траве влезли, то через пару дней его бы взял я. Ну, а дальше, уже мне пришлось бы вырываться из окружения, хотя я, скорее всего, в западню не попал бы, слишком хорошая у Вадима Сокола команда подобралась. Степняки обеспечивают разведку, дружинники Берладника легко раскидают любой вражеский строй, а воины племени Хеме буквально сливаются с лесом и даже я, со своими способностями, не всегда могу их почуять. Морская пехота из варягов, пруссов и киевлян превосходно берет укрепления, а вароги отличные налетчики и мародеры, которых медом не корми, но дай что-нибудь поджечь. В общем, один сегмент дополняет другой и под моим началом мощная боевая машина, которая сама по себе способна перемолоть войско имперского графа. Опять же, немаловажный факт нашего успеха это неустроенность и неорганизованность вражеской армии. Тот же самый Сигурд Плитерсдорф, наверняка, действует сам по себе. Кто был под началом, тех на битву и поднял, а в Гамбурге про его дела, скорее всего, ничего не знают, и дело здесь не в том, что граф непомерно крут, а в нежелании делиться славой и добычей с другими имперскими феодалами. Это весьма повышает наши шансы на успешную деблокаду дружины Вартислава. Поэтому перед грядущим сражением я был спокоен и старался не суетиться. Мои воины это ощущали и тоже не нервничали. Здоровый мандраж перед боем, конечно же, был у всех. Но недобрых предчувствий или тем паче чувства обреченности, ни у кого не наблюдалось. Каждый верил в мою счастливую звезду и в то, что вождь не кинет их на убой. Войско шло за очередной победой, и это было хорошо. Ночь пролетела незаметно. Марш был не особо трудным, и пару раз мы делали часовые привалы, так что силы сохранились. Примерно в пять часов утра передовые десятки нащупали лагерь Громобоя, к которому уже присоединился Идар, и я отправился на военный совет. Старый воевода и сын верховного волхва Векомира сидели в тихом лесном овраге примерно в трех километрах от места будущего сражения, и я, поприветствовав давних приятелей, присел между ними. Сразу заговорили о деле, и выяснилось следующее. Днем германцы два раза пытались захватить замок, но Вартислав отбился. Вражеская разведка засекла подход Громобоя, но она ничего не знает про Идара и меня. Значит, на большой бой Плитерсдорф расчета не делает, а раз так, то это может быть нам на руку. – Так что будем делать, Громобой? – в конце беседы, спросил я бодрича. – Ну, а чего, – похожий на бурого медведя старый вояка, вскинул черную, словно смоль, бороду и ухмыльнулся: – Замок на берегу реки. Перед ним поле и на нем католики. Рано утром мои дружинники пройдутся вдоль вражеского строя, попробуют пробиться к замку и начнут отход, а граф, наверняка, не утерпит. Он попытается прижать мой отряд к лесу и уничтожить. Меня прикроют варяги Идара, которые сдержат крестоносцев, а ты в это время ударишь прямо по тракту. Конница у тебя отличная, закидает католиков стрелами и сгонит их в кучу, а потом подойдет пехота и арбалетчики начнут расстрел врага. Я помню, как славно твои стрелки показали себя при захвате Леддечепинга, да и в море они одним залпом до четверти вражеских корабельных команд выметали. Вот и здесь так же поступим. Прижмем германцев к стенам и расчехвостим, да так, чтобы ни один немецкий баламошка (полоумный дурачок) не ушел. Так я думаю. И если я прав, то для нас все сложится хорошо. Лишь бы только Вартислав раньше времени за ворота не выскочил. – Не выскочит, на это ему ума точно хватит, – сказал я, после чего повернулся к Векомировичу: – Идар, ты как, поддерживаешь Гудима? – Нормальный расклад. Прикрытие конных дружинников обеспечу. – Может арбалетчиков тебе в помощь выделить или огненных метателей? – Нет, не стоит. Арбалеты и свои имеются, да и зелье огненное найдется. Ты, Вадим, лучше своих знаменитых лесовиков, что из Новгорода привез, вдоль окрестных троп посади, чтобы католики не разбежались. ‘Надо же, – подумал я, – отряд Хеме уже знаменитый. Вот что значит правильная реклама. Впрочем, Хеме в ней не нуждаются, и показать себя в деле уже успели’. – Хорошо, тропы прикрою, и план Громобоя принимаю. Когда начинаем? – Чуть свет, – произнес воевода. – Добро. Мы расстались, и я вернулся к своему войску. Собрал командиров, поставил перед ними задачу, расписал план боя и началось движение. Отряд Калеви Лайне растворился в лесной чащобе. По тракту вперед выдвинулись степняки, а следом тяжелая кавалерия Берладника, не рыцари, но тоже бронированный кулак. Следом подтянулись экипажи кораблей, а в самом конце, подальше от германцев, как резерв и охрана обоза, встали вароги, полсотни молодых парней в коротких одинаковых кольчугах по росту, с круглыми щитами, сулицами и недлинными пехотными клинками. Воспитанников Славуты Мха я в бой кидать не собирался. Но если прижмет, был готов ими пожертвовать. Кинуть славянских янычар на дорогу, которую они перекроют телегами и под их прикрытием увести основные силы обратно в леса. Арифметика войны, млять! Сбереги профессионалов для будущих боев, а неопытное мясо подставь. Впрочем, это на самый крайний случай, вероятность которого в сегодняшнем сражении была очень невелика. Стало светать. Солнце показалось над лесом и медленно поползло по голубому небосводу. По укоренившейся с обучения в храме Святовида привычке я поприветствовал светило и пожелал добра всем людям одной со мной крови, и только после этого облачился в броню, посулил Змиулану свежую вражью кровь и, спрятавшись на лесной опушке, сосредоточился на бое. До замка, мощной твердыни с высокими стенами, которая была выстроена германцами еще в те времена, когда Любек был Любицей, а Ольденбург назывался Старгард, около двух километров. За укреплением несла свои воды к Венедскому морю река Траве, а перед ним находилось покрытое шатрами и палатками поле. Там уже были готовы к сражению германские полки имперского графа Сигурда Плитерсдорфа, которые перекрывали две дороги, одну на Гамбург, где сейчас находился Громобой, а другую на Данию, где втайне стояла моя армия. Войско у крестоносцев было разношерстное, в основном ополченцы и наемная пехота, но и кавалерия имелась. Ну, а что касательно численности, то разведка бодричей не ошиблась, католиков было не менее трех тысяч. ‘Сильное войско у графа, – машинально отметил я. – Но мы и не таких обламывали, так что гражданин Плитерсдорф подставляй рога, сейчас тебе будет больно’. Мысль промелькнула, и в этот момент началось основное действие. На окраину поля выскочила дружина Громобоя. Запели боевые рога, и над головой передового всадника взвился стяг воеводы, который я не мог разглядеть, но мог представить. Черный медведь с мечом в лапе на красном полотнище – вот такой знак у моего зеландского соседа со стороны Большого Бельта. Под ним он ходит уже два последних года, и этот стяг хорошо запомнили датчане и прибрежные европейцы, которых вместе со мной грабил Гудим Громобой, а теперь пришла очередь крестоносцев. – А-а-а! – пронеслось над полем и дружина бодричей, бронированная кавалерия в кольчугах и с длинными копьями, встретилась с устремившимися навстречу всадниками германцев, среди которых было несколько десятков рыцарей. Рубка шла серьезная, и грохот столкновения разлетался далеко, но длилась эта схватка недолго. Бодричи, которые успели набрать разгон, рассекли вражескую конницу пополам и если бы бой шел один на один, то они бы уничтожили всадников графа Плитерсдорфа без всяких затей. Но германских конников поддерживала пехота, в том числе и стрелки, и потому венеды в любом случае должны были бы отступить. Имперский феодал, который командовал осадившими Вартислава крестоносцами, это тоже понимал и он увидел, что Громобой один. Ударил, обнаружил, что католиков больше, и отходит. Поддержки у бодричей не было, по крайней мере, немцы ее не видели, и граф поступил так, как предсказывал воевода. Плитерсдорф кинул на повернувшихся к католикам спиной дружинников все свои силы, и фланговые отряды, подобно клещам, по сигналу звонкоголосых медных труб от самого высокого шатра во вражеском лагере, сомкнулись вокруг славянской конницы и стали прижимать ее к лесу. Дружина Громобоя, которая была вымуштрована не хуже моих воинов, дернулась обратно на дорогу к Гамбургу, сцепилась с преградившей путь пехотой и отскочила. Затем повернула на датский тракт, но тут германцы собрали свою рассеянную конницу, и попытались вновь схватиться с бодричами. Вот только дружина бой не приняла и помчалась к лесу. Все ее метания очень сильно напоминали паническое бегство и вновь в лагере немцев пропели трубы. Они выводили нечто бодрое и победное, и германские отряды, оставив на моем направлении лишь сотню ополченцев, рванулись добивать дружинников Громобоя. Я наблюдал за всем этим с каменным выражением лица и чувствовал, что напряжение в рядах моего спрятавшегося в чащобе воинства нарастает. Люди ждали приказа и когда крестоносцы, смешав свои ряды, подкатили к лесу между двумя трактами, где их встретили арбалетчики и пехотинцы Векомировича, которые прикрыли бодричей, я взмахнул рукой и выкрикнул: – Всадники по коням! Пехота идет следом! Сотники, берегите воинов! Развернуть знамя! Мне подвели коня, и с этого момента за разворачивающимся боем я наблюдал с высоты седла. Легкая конница черных клобуков, с лихим посвистом, вынеслась на поле. Вместе с ними была дружина князя Ивана Ростиславича, которая сходу опрокинула и посекла германских ополченцев. После чего степняки закружили вдоль германского войска и стали осыпать католиков стрелами. Я двигался с пехотой и на поле боя подоспел как раз вовремя. Нестройной толпой крестоносцы стали откатываться в свой лагерь, где у графского шатра собирались вражеские резервы. Отряд Берладника окончил избиение вчерашних крестьян и стал собираться в ударный кулак, а бодричи и варяги Идара, которые сдержали первый натиск католиков, перешли в контратаку. Одновременно с этим открылись ворота замка и появились дружинники Вартислава. Наше время пришло, и я решил, что медлить нельзя. Кинул взгляд на знамя с головой хищной птицы в языках пламени, вынул из ножен Змиулана и, взмахнув клинком над головой, прокричал: – Бей вражин!!! Гойда!!! Меня поддержал гул голосов и выдвинувшиеся вперед арбалетчики, в дополнение к стрелам степняков, послали в толпу католиков сотни болтов. Метательные снаряды буквально выкосили первые ряды, и расстроенная масса католиков повалила в свой лагерь. Кони дружинников стронулись с места, и я был среди них. Откормленные отборным овсом мощные животные несли своих седоков легко, быстро набрали разбег и ударили в отряды графа Плитенсдорфа. Стоны и крики, лязганье металла и боевые кличи, храп лошадей и чьи-то неразборчивые команды – много раз я слышал все это, но каждый бой звучит по-своему, как-то особенно неповторимо. Впрочем, это неважно. Звучит и ладно, лишь бы для нас все хорошо складывалось, а остальное чепуха, фон и не более того. Привстав на стременах, я разрубил голову одному из вражеских вояк. Взмах! И еще один лишается руки. Меч, который я чувствую, словно он является продолжением моего тела, счастлив. Зачарованный клинок рубит врагов без всякой жалости, вражеская пехота бежит, а дружина среди всех этих людей, подобна волкам, которые оказались в стаде овец. Идет резня крестоносцев и боевые кони пробивают себе путь. Минуты кажутся секундами, и все происходит очень быстро. Нашел цель, подправил путь коня и срубил еще одну головушку. Однако вскоре мы упираемся в препятствие. Германская конница, которую уже потрепали бодричи, встречает нас и приходится попотеть. Отклонившись вправо, я пропускаю мимо себя вражеское копье и вижу перед собой рыцаря в полном доспехе и вычурном шлеме с искусной узорчатой гравировкой на металле. Это он хотел меня достать, но у него ничего не вышло, и крестоносец за это ответит. Рыцарь стал вытаскивать меч, но я был гораздо быстрее, перегнулся вперед, навис над головой коня и вонзил свой клинок ему в шею. Из перерезанных вен потоком хлынула кровь, а я направил жеребца дальше. Миг! Толчок! Мимо меня во врагов летят новые стрелы и болты. Свистят мечи русских дружинников Берладника, кто-то из них выкрикивает полоцкий клич ‘Рубон!’, другой поминает родной Звенигород, а третий Галич. Слышно хеканье и хруст костей, а позади нас во врага уже врубились варяги и пруссы. Неожиданно я выскочил из месива. Конь вынес меня и нескольких дружинников Берладника на чистое место, и я смог оглядеться. Дела идут даже лучше, чем мог предполагать Громобой. Католики в панике и драпают. В лагере уже хозяйничает Вартислав, который сбил заслон от замка, и основное войско имперского графа в полном окружении. Деваться крестоносцам некуда – все дороги перекрыты, и у меня остается только одно дело. Я хочу живьем взять Сигурда Плитенсдорфа и узнать у него, как же он так ловко подловил моего соседушку Вартислава. Что это, специальная подстава, дабы нас на крючок поймать или все вышло случайно? Вокруг меня быстро собирается около полусотни конных воинов и я, указав мечом на вражеские шатры, выкрикнул: – Кто раньше меня захватит германского военачальника, тому награда! Двадцать гривен! Пошли! Кони развернулись, и мы понеслись на вражеские шатры. Почти в это же самое время с противоположного направления к нему устремились всадники Никлота и я стал поторапливать воинов: – Давай братушки! Живее! Добыча вот-вот уйдет! Дружина меня услышала, погнала коней быстрее, и в лагерь католиков отряд влетел галопом. На пути оказалось несколько германских пехотинцев, которые моментально распрощались с жизнью, и вот мы перед шатром. Командный пункт графа Сигурда прикрывает около сотни воинов, по виду, отборные наемники, но кони ударяют в их строй и они не выдерживают. Кто-то из дружинников рядом со мной, получив в грудь стрелу, выпал из седла. Другой воин налетел на копья и его конь, поднявшись на дыбы, сбросил седока, а третьего бойца сбили тяжелым метательным топором. Потери. Все это я отмечаю краем глаза, и двигаюсь дальше. Змиулан взлетает к небесам, а затем летит вниз. Блеск стали. Клинок опускается и еще один враг мертв. Снова взлет и падение стальной полоски и новая смерть. Капли крови летят на мое лицо, но я не обращаю на это никакого внимания, точно так же как и ход сражения. Опытные сотники справятся с разгромом крестоносцев без меня, а передо мной цель, к которой я иду. Наконец, конь проломился через строй наемников и я оказался перед просторным полотняным шатром, рядом с которым красовалось знамя с затейливым гербом. Прыжком я соскочил наземь. Ноги спружинили и быстрый подъем. Рядом вражеский воин в добротном кожаном доспехе, явно не граф, потому что выглядит слишком бедно и молод, а Сигурду, как я слышал, около сорока лет. Поэтому щадить его я не собираюсь. Выпад противника и я ухожу в сторону. Он слегка подается вперед и здесь все просто, шаг на католика и четкий удар от правого плеча сверху вниз, прямо в открытую незагорелую шею. Клинок перерубил позвонки и крестоносец упал. Быстрые взгляды влево и вправо. Чисто. Чужаков нет, рядом только свои воины, и с другой стороны шатра слышится знакомый голос Вартислава: – Вражеского полководца живьем брать! ‘Э-э-э! Нет уж, дружище! – с легким злорадством подумал я. – Ты опоздал, добыча моя. Но в одном ты прав. Живьем брать демонов! Живьем!’ В шатре было три человека, я их чувствовал. Двое стояли рядом с выходом, а один находился в центре. Как войти, я не думал, клинком рассек боковину шатра и когда один из германцев шагнул в сторону предполагаемой угрозы, через вход скользнул внутрь. Слева молодой парнишка в превосходной кольчуге и коротким мечом в руке, возможно, оруженосец графа, и я, пользуясь его растерянностью, хватаю юношу за край доспеха и одним рывком выбрасываю наружу, где он попадает в руки дружинников. Боец справа, широкоплечий здоровяк, который повелся на мою обманку, разворачивается и вскидывает над головой полутораручный меч. Широкий клинок едва не задевает верх шатра и замах у противника, конечно, богатырский, сказать нечего. Однако против меня этот воин не играет, чай не тамплиер какой-нибудь, с именем Господа на устах и повернутой башней. Поэтому сложностей с ним не возникает. Я приседаю и снизу вверх вонзаю Змиулана под его кирасу. Германец хрипит и силится что-то сказать, но мне уже не до него. На меня наступает сам граф, крупный мужчина в полном доспехе, который украшен посеребренным гербом, закрытом шлеме и обоюдоострым топором в руках. – Я убью тебя проклятый язычник! Яростный рев имперского феодала, который только что лишился своего войска и близок к пленению, сотрясает весь шатер. Позади меня появляются воины Берладника, которые готовы вступить в дело, но я кричу: – Назад! Я сам! Сигурд Плитерсдорф пытается достать меня. Его топор опускается на мою голову, но я уже в стороне. Он разворачивается, и на этом схватка заканчивается. Всем телом я ударяю его в бок, и германец заваливается на спину. Тяжелые доспехи сами тянут его вниз. Он пытается сохранить равновесие, но я толкаю графа еще разок. – Бум-м! Рыцарь упал и от половиков, которыми было устлано дно шатра, поднялась туча пыли. Я кивнул на пытающегося подняться графа дружинникам и сказал: – Взять его! Связать и не спускать с него глаз! Воины Берладника накинулись на графа, которого придавили к полу, словно кабанчика на убой, а я посмотрел на их возню и вышел наружу. С клинка падали быстро застывающие капли крови. Битва уже была практически закончена, и рядом появился Вартислав Никлотинг. Подобно мне, он участвовал в бою, но явно был расстроен. Как же, как же, понимаю его. Он хотел взять обложившего его дружину полководца, но опоздал. Эх-ма! Молодость. Ему бы радоваться, что помощь вовремя подоспела, да наставнику своему дядьке Гудиму в ножки кланяться, а он о чепухе думает. Ну, ничего, разберемся по-соседски. Захочет германца на ремни распустить, не проблема. Пусть заплатит и забирает, можно даже с пятидесятипроцентной скидкой и в долг. Свои ведь люди, а значит, сочтемся.