Веркин Эдуард - Облачный полк

Глебов кивнул. Группа принялась расходиться, в тишине, без слов, каждый и сам по себе знал, что делать, я повернулся к Санычу. Он снял рюкзак. Я тоже снял.

Саныч приложил палец к губам, кивнул налево, двинулся первым. Я за ним. Он пробирался странно, стараясь не приближаться к соснам, аккуратно, точно по минному полю. Я ступал след в след, не знаю, нужна ли на самом деле такая аккуратность, нет, наверное, но лучше себя держать в руках, дисциплина – это половина успеха. Я стал думать как Глебов.

Мы остались одни, Саныч выбрал место, удобное, под кустом, осмотрелся и стал выдавливать в снегу окоп. Я тоже. Работали медленно, чтобы не потревожить на ветках снег, почти не дышали, никаких лопаток. Никаких резких движений.

Саныч, конечно, справился первым, устроился поудобнее, прилип к биноклю. Я провозился дольше, снег оказался плотным, давился туго, а подпрыгивать нельзя. Колени заболели.

– Теперь смотри вдоль, – Саныч сунул мне второй бинокль. – Четыре глаза лучше двух.

Я стал смотреть. Железная дорога, насыпь, грязный сажистый снег, кусты под насыпью срезаны – немцы летом старались. Все правильно, до моста недалеко, кустов не должно быть, в кустах партизанен как засядут… Вырубили не под корень, а на полметра, так что под снегом остались короткие пеньки – тоже защита.

– Дыши тише, – посоветовал Саныч. – Пар не выпускай, немцы не дураки.

Я постарался не дышать, не выдыхать то есть сразу, освобождай воздух мелкими порциями, постепенно, чтобы он успевал растворяться.

– Шевелись поменьше, – продолжал Саныч. – Мускулами шевелись, а руками не двигай. Кулаки можно сжимать. Песни хорошо вспоминать.

Он еще много что советовал, я попробовал песни, стал петь про себя. Но оказалось, что никаких песен я не помню, несколько пионерских знал, но за последнее время я их совсем позабыл, только мотив и про флаги еще что-то, они реяли. Я стал сочинять сам про флаги, ветер и про атаки, и это помогло – увлекся, как-то погрузился в себя и ничего не услышал, Саныч пнул меня и что-то прошипел. В лесу крякнула испуганная зимняя птица, клест, наверное, или дрозд, или кто там по зимам у нас шаландается…

– Так, – сказал Саныч.

– Идет, – я потянулся к автомату.

– Не наш, – помотал головой Саныч. – Не сопи, говорю, живи равномерно.

– Откуда знаешь, что не наш?

– Мало сидим еще, – объяснил Саныч.

Сидели на самом деле не очень долго, меньше часа, Саныч рассказывал, что и по десять можно просидеть, дожидаясь своего поезда, тут терпение важно, все как на рыбалке.

Послышался паровоз. Он пыхтел, гремел железом и выбрасывал выше елей подушки черного дыма. Я потянулся к гранатам, но Саныч рыкнул, и я сунул дурную ладонь в снег, но совсем его не почувствовал, снег был теплым.

– Тихо, говорю! – прошипел Саныч. – Тихо!

Показался поезд. Старый маневровый паровоз толкал перед собой две открытых платформы, заполненные обрезками рельс, железными бочками и колесными парами, которые и издавали лязганье.

– Перед эшелоном всегда порожняк пускают, – объяснил Саныч. – На всякий случай – вдруг бомбу подложат? А это так состав, ерунда, скрипелки чинить везут, раненых, почту. Это нужно пропускать. Не высовывайся-ка!

А я и так не высовывался, вдавился в снег, выглядывал одним глазом. Поезд тянулся долго. Он был не очень длинный, два потрепанных пассажирских, в которых ехали офицеры, три солдатских теплушки, и четыре грузовых вагона, поезд еле тащился, машинист не спешил – чем медленнее едешь, тем дольше живешь, домой вообще возвращаться здорово. Состав прогромыхал мимо, и еще долго в воздухе висел паровозный запах, а над лесом бумкало железо.

– Кому-то сегодня повезло, – сказал Саныч. – А кому-то нет. Теперь наш пойдет, с танками. Сегодня должны быть танки, штук десять, не меньше.

Саныч показал два сжатых кулака.

– Это хорошо, что танки, – он постучал кулаком о кулак. – Где еще с танками придется встретится? В партизанском деле танки редко встречаются, а мне танка как раз не хватает…

Саныч замолчал и уставился на меня.

– Слушай, Дим, а как, интересно, засчитывается? Я в смысле танков. Вот если мы тут сожжем танков, но они вроде как не на ходу, это что, нам не засчитается что ли? Как думаешь?

– Не знаю.

– Надо выяснить было, опять плохо подготовились. Я вот про танки мало что знаю…

Саныч принялся рассуждать про танки и их учет, про то, что он бы хотел еще самолет сбить, «Фокер», например, они вот низко летают, но оружия подходящего не достать. Тут нужен пулемет крупнокалиберный, а где его взять? Нет, у него есть противотанковое ружье, но оно полтонны весит, его не поворочаешь…

– А подводную лодку тебе не надо сбить? – не удержался я.

Саныч замолчал, видимо, в таких масштабах он раньше не думал. Но идея ему явно понравилась.

– Подводную лодку не получится, – вздохнул Саныч после минуты размышления. – Где ее у нас найдешь? В Волхов они могут зайти? Или в Двину?

– В Двину, наверное, могут. А в Волхов вряд ли… Хотя, наверное, можно перевезти по железной дороге.

Саныч плюнул рассержено.

– Все равно далеко. А тут, наверное, только катер какой вшивый затопить можно. Надо летом помозговать… Следи за дорогой, я отдохну.

Саныч перевернулся на спину, стал смотреть в небо. Сломал веточку, сунул в зубы, разжевал.

– У нас на фабрике за перевыполнение плана премию выписывали, – сообщил Саныч. – Можно было купить козинаков. Надо в штаб предложение внести, чтобы за каждого фашиста карамель давали. Или тушенку, допустим. Если же кто офицера пристрелит, тому на неделю на кухне только со дна зачерпывать, и хлеба двойной паек с чесноком. Ну, а если уж кто майора или там генерала…

Тут Саныч замолчал, видимо, он заранее не придумал, что выдают доблестному партизану за победу над генералом.

– За генерала уже совсем особый паек полагается, – сказал Саныч. – Не просто повышенный, а сверхповышенный. В него должны входить…

Здесь Саныч опять запнулся.

– Там тушенка должна быть, сахар, яичный порошок, и сгущенка. Ты сгущенку пробовал?

– Не.

– Я пробовал. Нам пять банок присылали, для разведгрупп. Ее только летчикам полярной авиации выдают и подводникам. Это молоко такое, густое, как мед. И с сахаром. Я полбанки съел, представляешь?! Очень вкусное. В повышенном пайке три банки будут. И сухое мороженое еще, его можно с молоком разводить…

Я начал клацать зубами. И от голода, и от холода, и от того и другого вместе. Сгущенка, однако.

– Ладно, – сказал Саныч, уже недолго. Скоро согреемся как следует…

Саныч хрустнул пальцами.

– Сегодня что-то мало поездов… Обычно часто шастают, точно что-то намечается. Слышишь-ка? Катят. Слышишь?

Я не слышал.

– Уши потри.

– Зачем?