Агафонов Николай - Иоанн Дамаскин

— Вы, несчастные плебеи, вы даже недостойны моей ненависти. Но придет время, и вы ужаснетесь возмездию моему. О! Как вострепещут враги мои! Око за око, зуб за зуб. Да будет так. И нет другого в этом мире более справедливого закона. Благодарю тебя, Господи, что Ты вразумил меня. Теперь уже я не отступлю от законов Твоих. Око за око, зуб за зуб. Да будет так. — Эти слова он повторял все время как безумный, вновь и вновь: — Око за око, зуб за зуб.

После экзекуции над императором ненасытная толпа направилась вершить суд над сакелларием и великим логофетом. Евнуха Стефана и монаха-расстригу Феодота вывели на площадь. Ненавистных сановников долго били и всячески издевались над ними, а затем, привязав за ноги веревками, поволокли по главной улице города до площади Тавра. Здесь их растерзанные тела сожгли.

Иоанн не помнил, сколько он простоял на молитве в храме Святой Софии. Солнечные лучи уже не проникали в собор. В полумраке храма светили только лампады. Кто-то тронул его за плечо. Иоанн обернулся и увидел Феофана.

— Я давно тебя ищу, Иоанн. Пойдем домой, уже все кончено.

— Что кончено? — с тревогой вопросил Иоанн. — Юстиниан жив?

— Милостью Божьей и нашего василевса Леонтия, он жив. Ему отрезали нос и повелели сослать в Херсонес.

— Слава Богу, что жив. Но почему отрезали нос?

— Лишенные носа, по законам ромейской империи, не имеют право занимать никакие государственные посты, — ответил Феофан.

— Хорошо, пойдем домой, — как-то устало согласился Иоанн, — слава Господу, миссия моя завершена и завтра я могу отправиться в Дамаск.

На следующий день от разных причалов отплыли два корабля. Один отправлялся к берегам Таврии, в древний греческий город Херсонес, другой на остров Крит. На первый корабль под усиленной охраной привели Юстиниана. Вместе с ним в ссылку добровольно ехали несколько человек, несмотря ни на что оставшихся преданными низверженному императору. Когда они взошли на корабль вместе с Юстинианом, он, повернувшись к ним, сурово произнес:

— Я глубоко ценю ваше желание разделить со мной мою несчастную участь изгнанника, но не желаю принимать вашей жертвы; возвращайтесь домой, пока мы еще стоим у берега.

Вперед вышел протоспафарий Стефан Русия и, низко поклонившись, торжественно произнес:

— Государь наш божественный Юстиниан, мы хорошо помним слова священной клятвы, данной нами когда-то при вступлении в наши должности, в ней говорится: «Если по воле Божьей с императором случится несчастье или он будет изгнан, я буду сопровождать его, разделю его страдания и подвергнусь тем же опасностям, что и он, вплоть до самой смерти и в течение всей моей жизни». Так позволь же нам, господин наш, следовать за тобой, чтобы не оказаться клятвопреступниками.

В это время Юстиниан заметил, что на него пристально смотрит высокий, аскетического вида монах. Это был амастрийский затворник Кир. Во взгляде аскета не было ни сочувствия, ни злорадства.

— Чего тебе надо, отшельник? — раздраженно спросил Юстиниан. — Ты пришел убедиться, что не сбылись твои предсказания?

— Нет, Юстиниан, я пришел для того, чтобы подтвердить мои слова. Знай же, придет время, и ты вновь сядешь на престол твоего отца.

Сказав это, монах молча осенил Юстиниана крестным знамением и, повернувшись, не оглядываясь, сошел с корабля. Юстиниан, наблюдая за уходящим отшельником, тихо проговорил:

— Я верю тебе, преподобный Кир, да будут слова твои благословением скорбных дней моих.

На второй корабль взошел Иоанн Мансур. Это был уже не тот восторженно-мечтательный юноша, каким он прибыл два месяца назад в Константинополь. Иоанн возмужал и окреп духом. Складка, пролегшая на его челе выше переносицы, была немой свидетельницей глубоких раздумий и переживаний. Взгляд его ясных голубых глаз подернула пелена тихой печали и рассудительного спокойствия.

Корабль шел на Крит с остановкой в одном из портов Сирии, где должен был сойти Иоанн. На этом же корабле отбывал на свою кафедру епископ Критский Андрей. Иоанн стоял рядом с преосвященным Андреем и наблюдал, как постепенно скрываются за водной гладью горизонта могучие крепостные стены великой христианской столицы.

— Скажи мне, преосвященный владыка, — обратился он к епископу Критскому, — почему Бог допустил такую несправедливость над Юстинианом? Разве его желание царствовать по законам милосердия и справедливости не угодно Богу?

— Почему ты думаешь, что Бог в отношении Юстиниана допустил несправедливость? — спокойно отвечал епископ Андрей. — Может быть, как раз наоборот. Бог, видя добрые дела и благие намерения Юстиниана, освободил его от тяжкого бремени несения царского креста. И теперь у Юстиниана есть время для молитвы и покаяния. В Херсонесе, куда сослан Юстиниан, когда-то подвизались многие великие столпы Церкви. Например, святой Климент, один из первых епископов Рима. Если Юстиниан смирится со своим положением и возьмет на себя аскетический и молитвенный подвиг, то обретет большую радость, которую у него уже никто не отнимет.

Иоанн в задумчивости смотрел на плескавшиеся за кормой волны и думал: «А ведь преосвященный Андрей прав. Действительно, у человека можно отнять все: богатство, здоровье, близких людей и даже саму жизнь. Но если человек останется с Богом, то у него, выходит, ничего не отняли. Ибо все земные блага временны. С родными и близкими мы рано или поздно встретимся в Царствии Небесном, а земная скоротечная жизнь без жизни вечной не имеет ровным счетом никакой цены». На душе у Иоанна от этих мыслей стало легко и светло. «Как все-таки хорошо возвращаться в отчий дом, к отцу и матери!» Ему казалось, что он пробыл в Константинополе не два месяца, а не менее двадцати лет. Матросы возились с установкой парусов, а Иоанн пошел на корму корабля, чтобы там, в уединении, вознести к Богу молитву. Он заметил, что в последнее время к нему пришло новое ощущение: молитва для него стала не просто повседневным обязательным правилом, но постоянной сердечной потребностью души.

Кто в Херсонесе не знает таверны Посейдона? Пожалуй, такого человека не найдешь на всем Таврическом побережье. Предание гласит, что здесь останавливались даже аргонавты по пути следования в Колхиду за золотым руном. Давно минули те легендарно-мифические времена, но и теперь, уже в христианском Херсонесе, все продолжают именовать таверну именем языческого бога морской стихии. Плещется, шумит Понт Эвксинский [35] [35] Так называли греки Черное море. буквально в нескольких метрах от таверны. За столом таверны у окна сидит свергнутый василевс ромеев Юстиниан. Так же, как когда-то у себя на дворцовой террасе, он всматривается в морскую даль и слушает монотонную песню прибоя. В его глазах нет ни тоски, ни скуки. Взгляд спокоен. Но если присмотреться внимательно, то в глубине его глаз можно заметить ожидание. Пророчество амастрийского отшельника не дает угаснуть огоньку надежды в душе царственного изгнанника.