Макс Лукадо - И Ангелы Молчали

было хорошо к северу от Средиземного моря, будет хорошо и к востоку от него. Но это было так давно! Это был другой

Пилат. Это было тогда, когда черное было черным, а белое — белым. Это было тогда, когда его здоровье было крепким, а

мечты — по-юношески наивными. Это было до того, как он познакомился с тем, что называется политикой. Чуть-чуть

уступить здесь, чтобы немного выиграть там. Смириться, пойти на компромисс. Повысить налоги, немного снизить

требования. Да, теперь все выглядит иначе.

Рим и благородные мечты казались теперь одинаково далекими. Возможно, именно поэтому его заинтересовал этот

раввин. Что-то в этом человеке напоминало Пилату о том, зачем он отправился сюда... или о том, каким он был прежде.

«Меня они тоже помучили, друг мой, да, да, мне тоже досталось от них».

Пилат смотрит на вождей иудеев, столпившихся в углу напротив его кресла. Их настойчивость выводит его из себя. Им

недостаточно бичевания. Им кажется мало издевательств. «Завистники, — хочет сказать он им прямо в лицо, но

сдерживается, — завистливые болтуны, невежды Вы убиваете собственных пророков».

Пилат хочет отпустить Иисуса. 'Просто дай мне повод, — думает он почти вслух, — дай мне повод, и я освобожу тебя».

Его мысли прерывает деликатное прикосновение к плечу. Это посланник. Он наклоняется к уху Пилата и шепчет.

Странно. Жена послала сказать ему, чтобы он не ввязывался в это дело. Что-то про сон, который она видела.

Пилат возвращается на свое место, садится и разглядывает Иисуса. «Даже боги на твоей стороне?» — произносит он, не объясняя своих слов.

Ему и раньше приходилось сидеть на этом кресле серебристо-синего цвета на толстых резных ножках. Кресло

принятия решений. Где бы ни садился Пилат в это кресло — будь то в здании или на улице — это место становилось залом

суда. В этом кресле он принимает решения и оглашает их.

Сколько раз он сидел в нем? Сколько историй довелось ему выслушать? Сколько просьб было обращено к нему?

Сколько широко раскрытых глаз смотрело на него, моля о милости и пощаде?

Но глаза Назарянина спокойны и молчаливы. Они не кричат, не мечут молний. Пилат ищет в них признаков тревоги...

злости. Он не находит ни того, ни другого. Зато то, что он там находит, заставляет его выпрямиться и заерзать в кресле, будто стараясь найти удобное положение.

«Он не злится на меня. Он не боится... похоже, Он понимает».

Пилат прав. Иисус не боится. Он не злится, не паникует, потому что происходящее не удивляет Его. Христос знал о

Своем часе, и этот час наступил.

Любопытство Пилата вполне объяснимо. Если Иисус — вождь, то где Его последователи? Если Он — Мессия, что

собирается делать? Почему, если Он — учитель, так злятся на него эти религиозные вожди?

Также правомерен и вопрос Пилата: «Что же я сделаю Иисусу, называемому Христом?»1.

Возможно, вам, как и Пилату, любопытно узнать об этом Человеке, называемом Христом. Вас, как и Пилата, ставили в

тупик Его заявления, трогали Его страдания. Конечно, вы слышали эту историю: как Бог сошел с небес, как Он родился в

человеческой плоти, дерзнув возвестить этому миру об истине. Вы, как и Пилат, слышали, что говорят о Нем другие, а

теперь хотите услышать Его Самого.

Как вы поступите с Человеком, Который заявляет, что Он — Бог, но ненавидит религию? Как вы поступите с

Человеком, Который называет Себя Спасителем и при этом осуждает официально признанные пути спасения? Как вы

поступите с Человеком, Который знает место и время Своей смерти, но все равно отправляется туда?

Вопрос Пилата — это и ваш вопрос: «Как я поступлю с этим Человеком, Иисусом?».

Вы стоите перед выбором — одно из двух.

Вы можете отвергнуть Его. У вас есть такая возможность. Вы, как и многие до вас, можете решить: сама мысль о том, что Бог стал плотником, слишком уж нелепа — и уйти, отвернувшись.

Или же вы можете уверовать в Него. Вы можете жить бок о бок с Ним. Вы можете слышать Его голос, обращенный к

вам среди сотен других голосов, — и следовать за Ним.

Пилат тоже мог бы принять такое решение. В тот день он слышал много голосов и среди них мог бы услышать и

Христа. Реши Пилат услышать и поверить этому, покрытому кровоподтеками, Мессии — и его жизнь могла бы сложиться

совсем иначе.

Прислушайтесь к его вопросу: «Ты ли царь Иудейский?». Если бы мы были там в тот день, то могли бы знать, каким

тоном он произнес эти слова. Была ли в них издевка? (Ты что же, царь?) Любопытство? (Кто же ты?) Искренность?

(Действительно ли ты тот, кем себя называешь?)

Мы можем спросить, почему Пилат задал Ему этот вопрос. Христос спросил прокуратора об этом:«.. .от себя ли ты

говоришь это или другие сказали тебе о Мне?»2.

Христос хочет знать, почему Пилат задает этот вопрос. Что, если бы Пилат ответил Ему: «Я сам спрашиваю Тебя об

этом. Я хочу знать, действительно хочу знать: на самом ли деле Ты — царь?»

Если бы он спросил, Иисус ответил бы ему. Если бы он спросил, Иисус освободил бы его. Но Пилат не хотел знать. Он

повернулся к Иисусу спиной и бросил через плечо: «Я не иудей». Пилат не спросил, поэтому Иисус и не сказал ему.

Пилат колеблется. Он — как щенок, которого зовут одновременно два человека. Он делает шаг к одному, останавливается, поворачивается к другому и делает шаг уже в его сторону. Четыре раза он пытается освободить Иисуса, и

четыре раза его вынуждают отступить от этого намерения. Он пытается освободить Его, но люди избирают Варавву. Он

посылает Пленника на бичевание, но люди настаивают на том, чтобы Он был распят. Он заявляет, что не нашел в этом

Человеке никакой вины, но толпа кричит, что Пилат тем самым нарушает закон. Пилат, опасаясь того, что Иисус в

действительности может быть тем, за кого Себя выдает, пытается освободить Его еще раз, но иудеи обвиняют его в том, что он предает кесаря.

Так много голосов. Голос компромисса. Голос выгоды. Голос политики. Голос совести.

И негромкий, твердый голос Христа: «...ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе

свыше...»3.

Голос Христа выделяется среди множества иных. Этот голос не спутаешь ни с каким другим. Он не льстит, не умоляет.

Он просто говорит истину.

Пилат думал, ему удастся избежать необходимости делать выбор. Он омыл руки. Он залез на забор и устроился там.