Макс Лукадо - И Ангелы Молчали

___________________

* Искаж. от master—«господин; хозяин». — Примеч. ред.

Путь к свободе незабываем. Дорога, ведущая из рабства к освобождению, навсегда остается ярким воспоминанием.

Это не просто дорога, это—избавление. Оковы разбиты, и— возможно, впервые — начинает брезжить свет свободы.

А вы помните свой путь? Где вы находились в ту ночь, когда двери распахнулись? Помните ли вы прикосновение Отца?

Кто был вместе с вами в тот день, когда вы обрели свободу? Остались ли у вас в памяти подробности случившегося? Не

забылось ли ощущение дороги у вас под ногами?

Надеюсь, что нет. Надеюсь, в вашем сердце навеки запечатлелся тот момент, когда Отец разбудил вас в кромешной

тьме и повел по дороге. Это воспоминание, с которым не сравнится ни одно другое. Потому что, когда Он освобождает

вас, вы становитесь действительно свободным.

Бывшие рабы до мельчайших подробностей помнят час своего избавления.

Позвольте мне рассказать вам о таком часе в моей жизни.

Библейский урок в маленьком городке в Западном Техасе. Не знаю, что во всем этом было более необычно: то, что

учитель пытался объяснить суть Послания к Римлянам десятилетним детям, или то, что я запомнил его объяснения.

Классная комната была среднего размера — одна из нескольких в небольшой церкви. Моя парта изрезана

перочинным ножом, а снизу кто-то прилепил к ней жевательную резинку. В классе нас было около двадцати, хотя лишь

четверо или пятеро слушали учителя.

Мы сидели на галерке — слишком крутые, чтобы интересоваться уроком. Накрахмаленные джинсы, высокие кеды.

Дело было летом, и клонившееся к закату солнце окрашивало окна золотом.

Учитель наш был очень увлеченным человеком. Я как сейчас вижу его лысину, его животик, выпирающий из-под

пиджака, который он даже и не пытается застегивать. Где-то на груди болтается галстук. На лбу выделяется темное

родимое пятно. У него тихий голос и добрая улыбка. И он совершенно не представляет себе, что такое дети, живущие в

1965 году, хотя сам об этом не догадывается.

Его тетради с заметками сложены стопкой на учительском столе под тяжелой Библией в черном переплете. Он стоит к

нам спиной, и его пиджак двигается вверх-вниз, когда он пишет на доске. Он говорит искренне и пламенно. Обычно он не

склонен к драматизму, но сегодня вечером его в его речах слышна страстная увлеченность.

Одному Богу известно, почему я услышал его тогда. Он говорил о шестой главе Послания к Римлянам. Доска была

испещрена длинными словами и схемами. Это произошло, когда учитель объяснял, как Христос сошел во гроб, а потом, воскреснув, вышел оттуда. Драгоценный алмаз Божьей благодати повернулся и, когда я увидел его под другим углом, у

меня вдруг перехватило дыхание.

Мне открылся не нравственный закон. Не церковь. Не Десять заповедей. Не полчища бесов. Я увидел то же, что

другой десятилетний ребенок — Мэри Бэрбур — увидела до меня. Перед моим внутренним взором предстала картина, как

Отец входит во тьму, в которой я нахожусь, пробуждает меня от дремоты и нежно ведет — нет, несет меня к свободе.

«Я думаю, я всегда буду помнить этот путь...»

Я ничего не сказал тогда ни учителю, ни друзьям. Не уверен даже, что я сказал тогда что-то Самому Богу. Я не знал, что

говорить, не знал, что делать. Но была одна вещь, в которой я был абсолютно уверен: я хотел быть с Ним.

Я сказал моему отцу, что готов посвятить свою жизнь Богу. Он считал, что я еще слишком молод, чтобы принимать

такое решение, и спросил, что мне об этом известно. Я ответил ему, что Иисус — на небесах, и я хочу быть с Ним. Отцу

этого показалось достаточно.

До сего дня я не перестаю думать, что никогда моя любовь не была так чиста, как в тот, первый час. Как хотел бы я, чтобы и сейчас моя вера была столь же твердой. Если бы мне сказали, что Иисус — в аду, я согласился бы отправиться и

туда. Публично исповедать свою веру и принять водное крещение оказалось для меня столь же естественным, как для

Мэри Бэрбур — залезть в фургон.

Видите ли, когда Отец приходит, чтобы освободить вас из рабства, вы не задаете вопросов — вы делаете все, что Он

велит. Вы берете Его за руку. Вы идете за Ним по дороге. Вы оставляете место заточения позади. И вы никогда, никогда не

забываете этого.

Мэри Бэрбур не забыла об этом. Я тоже не забыл. Как не забыл этого и Тигайн.

Тигайн принадлежал к племени уаламо, жившему в Эфиопии. Перед Второй мировой войной миссионеры принесли

весть о Христе этим людям, поклонявшимся сатане. Тигайн стал одним из первых, обратившихся к Богу. Рэймонд Дэвис —

так звали миссионера, который был с ним знаком и... освободил его.

Тигайн был рабом. Его хозяину не понравилось, что раб уверовал во Христа, и он запретил Тигайну присутствовать на

собраниях, где изучали Библию и поклонялись Богу. Он часто бил Тигайна и всячески унижал его за его веру, но молодой

христианин был готов платить такую цену.

Но была и другая сумма, которой он заплатить не мог. Он не мог выкупить себя из рабства. Всего за двенадцать

долларов хозяин был готов освободить его, но для раба, который никогда не получал никакой платы за свой труд, двенадцать долларов были столь же недостижимой суммой, как и миллион.

Когда миссионеры узнали, что его можно освободить, уплатив эти двенадцать долларов, они посовещались и

выкупили его в складчину.

Тигайн теперь был свободен — как духовно, так и физически. Он остался навсегда благодарен тем, кто выкупил его из

рабства.

Вскоре после его освобождения миссионеров изгнали из Эфиопии. Прошло двадцать четыре года, прежде чем

Рэймонд Дэвис вернулся к племени уаламо. Всю эту четверть века Тигайн был живым свидетельством могущества

свободы. И он всей душой желал вновь увидеть Дэвиса.

Услышав, что его друг собирается приехать, он стал приходить к дому миссионеров и ждать своего спасителя. Дни

недели и время дня не имели для Тигайна никакого значения. Каждый день он приходил встречать Дэвиса.

Наконец, Дэвис приехал. Он появился на машине, за рулем которой сидел другой миссионер.

Когда машина показалась из-за поворота, Тигайн подбежал к ней на ходу, схватил руку Дэвиса через окно

пассажирской дверцы и начал покрывать ее поцелуями. Водителю пришлось сбавить скорость, чтобы Тигайн не отстал. На

бегу он кричал, обращаясь к своим друзьям: «Смотрите! Смотрите! Один из моих искупителей вернулся!»

Наконец, машина остановилась. Дэвис вышел из нее, и Тигайн упал перед ним на колени, обхватил ноги своего друга

руками и начал целовать его запыленные ботинки. Дэвис поднял его с колен, они стояли, обняв друг друга, и плакали2.