Макс Лукадо - Шесть часов одной пятницы

Даже в церкви встречается подобное:

"О, я посещал церковь, но знаете, с тех пор как я был в церкви в 1958 году, никто не зашел

проведать меня."

"О, эти люди! Толпа лицемеров!".

"Я собираюсь вернуться в церковь. Как только я найду того, чьи доктрины безупречны, кто

приглашает домой всех бездомных, кто кормит всех больных и направо и налево всех поощряет, тогда я вернусь".

И в скором времени вы начинаете считать, что вы всегда правы, а все остальные — нет. Вы

жертва, а весь мир — ваши враги.

______________________________________________________________________

Следующее, что выбирают люди — это продолжение игры, но уже с другими правилами.

У моей жены есть кузен по имени Роб. Роб — замечательный парень. Его доброе сердце и

дружелюбная улыбка располагают к нему всех. Он тот человек, которому вы можете позвонить, когда

не можете позвонить никому.

Поэтому, когда девочкам-скаутам нужен кто-то, кто оденется в костюм Куки-Монстра9 — кому

они звонят? Конечно, Робу.

Но возникли кое-какие проблемы. Во-первых, никто не предполагал, что мероприятие так

затянется. Во-вторых, Роб не знал, что маскарадный костюм будет таким большим. В-третьих, кто бы

мог подумать, что очки Роба запотеют так сильно, что он не сможет видеть? В костюме было так

жарко, что пока он сидел на подмостках, ожидая своего выступления, его очки запотели. Он не мог

протереть их из-за того, что лапы героя, в которого он нарядился, были слишком большими, чтобы

просунуть их в прорези для глаз.

Он забеспокоился. В любую минуту его пригласят выступить, а он даже не видит, где находится

сцена!

9 Герой из американской детской телепрограммы "Улица Сезам". Это волосатое создание с фиолетовыми волосами

и выпуклыми глазами, выглядит он очень смешно и вызывает смех у детей.

34

Он попросил, чтобы ему помогли, но маскарадный костюм был слишком толстым и его вопль не

услышали.

Он начал размахивать руками. Но все, что он услышал в ответ — это радостный и восторженный

визг детей. Они думали, что он машет им!

Когда я услышал эту историю я посмеялся,... а потом вздохнул. Это было так знакомо. Вопль о

помощи из-под маски. Страх, спрятанный за нарисованной улыбкой. Признаки отчаянья принимают за

проявления радости.

Разве это не наш мир? Мы скрываем правду, с тех пор как Ева спрятала наготу Адама за

фиговыми листьями.

И с каждым поколением мы скрываем ее все лучше.

Произведениям Микеланджело далеко до шедевра, который создает лысеющий мужчина из

нескольких прядей своих волос, чтобы создать видимость густой шевелюры. Гудини был бы восхищен

нашим умением втиснуть дровосека в балетное трико.

Мы мастера лицемерия. Мы приобретаем машины, чтобы самоутвердится. Покупаем джинсы

ради имиджа. Мы учимся хорошим манерам, чтобы скрыть свое происхождение. Наши достижения

оцениваются высоко, но люди сами по себе ничего не стоят.

Мы стараемся не замечать боль. И со временем мы теряем свое настоящее "я".

Индейцы говорили, что в каждом сердце есть нож. Когда сердце лжет, этот нож поворачивается, как минутная стрелка на часах. И чем больше сердце лжет, тем быстрее поворачивается нож. Когда

нож описывает полный круг, боль исчезает — сердца больше нет.

Парень в свинарнике мог бы решить остаться на маскараде и делать вид, что все хорошо. Нож

лжи мог бы вырезать его совесть до тех пор, пока бы боль не исчезла. Он мог поступить, как поступают

миллионы. Он мог продолжать жить в свинарнике и представлять себе, что живет в замке. Но он так не

сделал.

Что-то подсказало ему, это момент истины. Он посмотрел в воду. Лицо, которое он увидел, было

отталкивающим: грязным и распухшим. Он отвел взгляд. "Не думай об этом. Ты не хуже других.

Завтра все будет лучше".

Лживые слова ласкали его слух.

Всегда находятся люди, готовые поверить лжи. "Нет, не сейчас. С меня хватит", — пробурчал он.

И он снова посмотрел на свое отражение.

"Как низко я пал!" — его первые правдивые слова. Он стал рассматривать в отражении свои глаза

и вспомнил об отце: "Мне всегда говорили, что у меня твои глаза". Тут сын вспомнил боль во взгляде

отца, когда он сказал ему, что уходит.

"Как же я ранил тебя...".

Словно стрела пронзила сердце юноши.

В лужу упала слеза, за ней другая. Потом еще одна. Плотина рухнула. Он закрыл свое лицо

грязными ладонями и слезы полились ручьем, прямо из сердца.

С мокрым от слез лицом он сидел у лужи. Впервые за все это время он подумал о доме.

Воспоминания согрели его. Воспоминания о смехе за обеденным столом. Воспоминания о теплой

постели. Воспоминания о вечерах, когда они с отцом, сидя на пороге, слушали убаюкивающее пение

сверчков.

"Отец". Он произнес это слово вслух, глядя на свое отражение.

"Говорили, что я похож на тебя. А сейчас ты бы даже не узнал меня. Как я мог все это потерять?"

Он встал и пошел.

Дорога домой показалась ему длиннее чем тогда, когда он шел по ней в последний раз. Тогда он

шел с высоко поднятой головой и не смотрел по сторонам: ведь он такой стильный. А сейчас он не

смотрел на людей, потому что от него воняло, его одежда была рваной, волосы — взлохмачены, ноги

— грязны. Но его это не волновало, потому что впервые в жизни его совесть была чиста.

Он шел домой. Он шел домой другим. Уже не требуя то, что ему принадлежит, он был согласен на

все. "Дай мне" превратилось в "помоги мне", и его бунт сменился покаянием.

Он пришел, прося все, и ничего не имея взамен. Он не имел денег. Он не имел оправдания. Он не

имел представления, как сильно его отец тосковал о нем. Он не мог представить, что его отец сотни

раз стоял у ворот, ожидая его, улучив минутку между ежедневными делами. Юноша не мог

35

представить, что сотни раз беспокойный сон его отца прерывался, и среди ночи отец шел в комнату

сына и сидел на его постели. Сын ни за что не поверил бы, что его отец часами сидел на пороге у

пустого кресла-качалки, высматривая и всем сердцем желая увидеть знакомую фигуру, походку, лицо.

Когда паренек оказался у поворота, за которым был его дом, он еще раз повторил про себя

слова, которые собирался сказать:

"Отец, я согрешил против неба и против тебя". Он подошел к воротам и взялся за ручку. Он уже

повернул ее, но вдруг остановился. Внезапно его идея вернуться домой показалась ему глупой. "Что

толку?" — задал он себе вопрос. "Какие у меня шансы?" Он опустил голову и развернулся, чтобы уйти.

Вдруг он услышал шаги: шлеп, шлеп, шлеп — сандалии. Кто-то бежал. Сын не оглянулся, чтобы

посмотреть кто это. Скорее всего, это слуга бежит, чтобы прогнать меня, или моему старшему брату

интересно, что это я делаю дома. Он ускорил шаг.