Юрий Юлов - Тварь

Когда уже было ясно, что отсчет пошел на дни и жена находилась дома под присмотром сиделки, бывшей актрисы, Георгий Константинович примостился на краешек кровати, взял Екатерину Павловну за руку и сказал:

- А ведь я тебя за одну-единственную улыбку полюбил, Катенька. Помнишь, когда с комиссией автоматическую линию на заводе пневмоприводов принимали? А ты потом больше ни разу так не улыбалась.

- За эту? - она усмехнулась сухими губами, глаза ее озорно сверкнули и тут же стыдливо опустились вправо и вниз. - Я перед зеркалом репетировала - очень замуж за тебя хотела, Жора.

Георгий Константинович тоже улыбнулся и закивал.

- И по имени ты меня почти никогда не называла.

- Ты был мой самый главный человек. А добрым ты становился только пья­ненький.

Георгий Константинович хотел попросить за всё прощения, но горло что-то за­било, а откашливание представилось нелепее хулиганского свиста. Он торопливо потискал худеющую холодненькую ладошку жены и вышел.

На похоронах Екатерины Павловны он стоял с каменным лицом. Не сказал ни слова, не проронил ни слезинки.

Остался Георгий Константинович с кошкой, у которой имя Мурочка с уходом Екатерины Павловны окончательно исчезло. Его безраздельно заменила кличка- определение - Тварь. Конечно, усыпить кошку - не проблема. А память о жене, которая работу ради тебя бросила и детей из-за тебя (да хоть бы и по иным причи­нам!) не рожала? Которая в лучшие годы и до последних своих дней? Да и свыкся с кошкой уже. А каково одному в пустой трехкомнатке, где только телевизор ерунду суетную несет, на кухне кастрюлька лязгнет-уляжется да настенные часы минуты, как утекающие капли жизни, отсчитывают?

Георгий Константинович по-прежнему прогуливался с тростью, которая не ломалась и не изнашивалась, - теперь уже для опоры. И видел, что на него не только никто не намеревается покушаться - его как бы не замечают. Не так часто, как раньше, но все же регулярно приходили поздравления и приглашения. Однако если раньше он считал выход на люди в статусе экс-руководителя унижением, то теперь элементарно не знал, как соответствующе одеться - гардероб давно устарел, да и размер поменялся: вся одежда большой стала. А главное - не было Екатерины Павловны, которая за него эту мелочевку решала. И которой можно любое свое действие, наблюдение или мысль изложить солидно и непререкаемо. Без нее почти всё потеряло смысл.

Он, как и прежде, регулярно читал газеты, только теперь подписку за него оформлял социальный работник, женщина средних лет, которая появлялась три раза в неделю, чтобы немного убрать в квартире, принести продукты из магазина и лекарства из аптеки.

Он, как и раньше, не думал о деньгах. Однако если некогда Екатерина Пав­ловна все ж иногда обновляла с его разрешения в доме бытовую технику, мебель, одежду, то теперь он просто складывал деньги в ящик секретера, потому что жил непритязательно, а пенсию и доплаты приносили регулярно. Нагрянувшая де­нежная реформа не возмутила Георгия Константиновича - он переложил ставшие нумизматической макулатурой купюры ящиком ниже и на рисовой каше невоз­мутимо дождался очередного пенсионного вливания.

Без Екатерины Павловны кошка, которая по своему веку тоже была немолода, стала капризной, раздражительной и требовательной. Георгий Константинович относительно легко переносил это днем, ибо самокритично вспоминал собствен­ное раздражение против белого света и ангельский характер супруги, которую ему некогда послали должность и судьба.

А вот если Тварь поднимала резкий противный вой среди ночи, хрупкий сон мгновенно осыпался осколками, на лбу и груди выступала испарина, а изношен­ное сердце начинало не только усиленно биться, но еще клокотать и как бы пере­ворачиваться. Тут разум был бессилен!!

Георгий Константинович сначала шипел, а затем кричал Твари, чтоб та зат­кнулась. Через минуту вой возобновлялся - он стучал клюкой по шкафу. Потом все-таки приходилось подниматься и загонять кошку за батарею или под диван.

Когда Тварь наконец испуганно успокаивалась, он шел на кухню и брал из холодильника лекарства для сердца, которое жило своей хлопотной жизнью: то почти останавливалось, то начинало отбивать учащенный ритм, то насосом пере­качивало кровь так, что было слышно бульканье. Георгия Константиновича это беспокоило только на рефлексивном уровне - сознание ничего не имело против смерти.

Минуло несколько лет. Умирали представители «новой формации», некогда смявшие его, уходили в отставку те, кто сменил их. Освобожденные места занима­ли молодые волки, уверенные, что жизнь начинается с них и что можно изменить природу человека и методы управления.

Появлялись и новые немыслимые проекты, и прогрессивные технологии. Он легко и с долей интереса разбирался в них - и опыт позволял, и высшее строи­тельное образование.

Георгий Константинович давно привык к стенаниям Твари и даже с юмором ассоциировал их с прежними «накачками», которым некогда подвергался сам и подвергал других.

Конечно, бывали и спокойные ночи. После одной из таких ночей Тварь не вышла к завтраку. Хозяин после хлопотных поисков обнаружил ее под диваном мертвой. Он слышал, что в последнее время вошли в моду кладбища домашних животных, однако считал это затеей глупой, хотя и приносящей определенный доход городу.

Преодолевая отвращение, обернул неожиданно длинное и твердое тело суще­ства, с которым прожил почти пятнадцать лет, газетой, затем вложил в большой хозяйственный пакет. В мусоропровод решил не выбрасывать, а отнес к мусор­ным контейнерам. Долго читал надписи «Металл», «Стекло», «Пластик», «Пище­вые отходы», «Ветошь», «Бумага». Не придумал ничего лучшего, как положить пакет с кошкой перед контейнерами.

А на следующую ночь умер сам. Тварь не подняла хозяина, чтоб тот принял среди ночи лекарство, как делал это несколько лет, и сердце, беспомощно всхлип­нув в последний раз, остановилось.

Труп обнаружила назавтра соцработница, похороны провели социальные службы, гроб помогли вынести соседи. А через три дня в городской газете вышел шикарный некролог за подписями членов правительства и руководителей город­ской администрации. Энергичный пятидесятилетний Георгий Константинович пристально и уверенно смотрел с черно-белой фотографии на новые поколения граждан, которые до этого никогда ничего о нем не слышали.

Где-то в тени высоких кабинетов в тот же день конкретно решился вопрос о присвоении его имени улице в новом микрорайоне города, который продолжал перестраиваться и расширяться.